Был книжный развал – больше половины которого занимали похожие друг на друга сборники с белой обложкой и пересекающей ее трехцветной – видимо, намек на флаг – лентой. Этих сборников было много и их никто не покупал.
Кроме того, на прилавках в широком ассортименте были представлены – березки, закаты, избушки, чернильницы с перьями, сирени в вазах, синие птицы счастья, обнаженные торсы и слившиеся в экстазе поцелуя парочки. Ларенчук взял одну такую книжку – но под заманчивой обложкой таились унылые вирши.
Сзади вдруг раздался вой микрофона, потом треск, шелчки и вдруг женский голос произнес.
– Здравстуйте, мои хорошие. Меня зовут Раиса Працук. Я вам прочитаю три своих стихотворения.
Раиса взяла с места в карьер и, заглушая жидки хлопки, начала.
– У меня давно свое мировозрение
И давно тоже своя походка.
И мое поэтическое озарения
Это все мои поэтические находки.
Я буду с вами делится ими,
А если кто меня вздумает ругать
То его, мои дорогие,
Я могу очень далеко послать!!!!!
Ларенчук в растерянности поскреб затылок. Он вполне мог признать, что Белый слон – поэзия, полностью доверяя в этом плане нашим певцам. Но то, что прозвучало только что, казалось бездарным даже на его непритязательный вкус. Хотя – подумал он, с тоской оглядываясь вокруг – они поэты, они знают.
Раиса читала еще что-то – за толпой слушателей ее не было видно, только макушка, покрытая крупнозавитым париком, виднелась над скопищем лысин, седин и женских волос всех окрасов – и после каждого стиха раздавались аплодисменты и выкрики – браво!!!!
Ларенчук затосковал. Происходило что-то не то. Второй выступающий понес околесицу про Русь, стонущую под пятой евреев. Третий засыпал слушателей розами и персями. Четвертый прочитал что-то очень знакомое.
«Ты, согнув дугою бровь
Понюхнула розу
И, услышав про любовь
Прогнала в морозы»
Ларенчук был готов дать голову на отсечение – это была поэзия. По крайней мере, он сам, лично слышал это много раз, много раз читал… ну, может быть, не именно это, но что-то очень похожее. А раз люди повторяют строчки из года в год и не дают им забыться – вот это и есть настоящая поэзия.
Мощные динамики разносили голоса поэтов по всему второму этажу. Ларенчука толкали, извинялись, подмигивали густо накрашенными ресницами, дружески брали за локти и отдвигали в сторону – в итоге он оказался оттесненным к солидным, дубовым перилам широкой уходящей вних лестницы.
Внизу, между первым и вторым этажами, на площадке у огромного, во всю стену окна, возле подоконника стояла странная компания – пожилая женщина в мешковатом черном пиджаке и брюках, очень аккуратный мужчина почти