Влажный и теплый язык мгновенно прилип к железу. Я испугался сам и перепугал всех ребят, только спорщик ехидно улыбался. Очевидно, знал, чем это может кончиться. Все бросились дышать и дуть на железо, пытаясь облегчить мои страдания. Хорошо, что я не приложил к ободу колеса весь язык, а только кончик. Язык освободили, но во рту было полно крови, и я помчался домой. Тётя Катя высказала всё, что она думала о моей глупости, делала полоскания, примочки и вскоре язык мой стал нормальным. А с обидчиком я потом рассчитался.
Началась эвакуация раненых из госпиталя, который размещался в районной больнице. Здесь мы увидели, как немцы относились к своим союзникам – венграм. Если раненых немцев грузили на машины, то раненых венгров, которые пытались сесть в кузов, просто сбрасывали на землю, независимо на костылях он или с повязкой. Венгры кричали, наверное, и от боли, и от обиды. Зрелище очень тяжелое.
Мы везде успевали всё посмотреть, хотя многое нам и не следовало видеть в том возрасте. Оккупация нашего города длилась более двухсот дней.
Никаких упорных боев за Корочу (вернее в самом городе) я не помню. Утром на улице Дорошенко я увидел нашего солдата в белом полушубке, валенках, с автоматом ППШ на груди. Он был почему-то один или я не заметил других. Я побежал домой сообщить, что пришла Красная Армия. Наконец–то немцы и венгры ушли.
Мы с ребятами ходили по улицам в поисках оружия, собирали патроны, гранаты. Я где-то подобрал трехлинейку. Она была с патронами и исправная. Вскоре опробовал ее на окнах детского дома. Стрелял из своего сарая по целым окнам детского дома, зная, что там никого нет. После каждого выстрела прятал винтовку в сарае в соломе, а патроны в другом месте. На выстрелы дома никто не обращал внимания, потому что стрельба звучала то там, то здесь.
Но бабушка быстро разыскала мой тайник. Винтовку и цинковый ящик с патронами она отдала солдату, который проходил в это время по улице. Стрельба моя закончилась подзатыльником от бабушки. А винтовка, между прочим, стреляла хорошо.
Мы ходили с ребятами в детский дом посмотреть, что там творится, но кроме окоченевших трупов убитых евреев, по которым ползали крупные вши, ничего не видели. Очевидно, перед отступлением немцы их всех расстреляли прямо в здании. Это был февраль 1943 года.
Недалеко от нашего дома на улице Дорошенко, ближе к больнице, в овраге, после прихода наших войск, весной поставили несколько накрытых маскировочной сеткой радиостанций. Мы с ребятами крутились там постоянно в надежде добыть у солдат использованные батареи анодные сухие (БАС). Они были тяжелые, как кирпич, но нас они интересовали как источники питания для лампочек от ручного фонарика. В обмен на дрова, пни, сухие ветки мы получали от солдат использованные батареи. Приспособить их под одеялом с маленькой лампочкой, которой можно водить по строчкам и читать книги, умели все ребята. Тогда я читал