После этого я еле пришел домой. Тётя Катя рассказывала, что я два или три дня ничего не ел. Была рвота. Так тяжело повлияла на меня картина расстрела табора цыган, хотя я до того уже видел много смертей. Я и сейчас отлично помню место, где находится этот курган.
Когда я учился в восьмом классе, у меня на затылке появился клок седых волос. Пожалуй, я слишком рано стал седым, потому что видел для своего возраста, а мне было тогда 12 лет, слишком много ужасов.
В сентябре 1942 года новые городские власти (в городе был бургомистр) открыли школу в небольшом одноэтажном доме напротив входа в храм Рождества Пресвятой Богородицы. Дома решили, что лучше мне ходить в эту школу, чем бродить с ребятами по городу и базару. Сколько открыли классов – не знаю, но хорошо помню, что девочек в школе я не видел. Ввели урок «Закон божий», заставили выучить молитву «Отче наш» (я помнил её с детства, когда с сестрой ходил к бабушке – маме отца). Перед началом уроков мы всем классом читали ее и молились. Занятия по географии, истории с нами проводил батюшка. В «учебнике» географии СССР на картах отсутствовал. Когда и где были отпечатаны эти учебники мне неизвестно. Писать нас учили почему-то со знаком «ъ». Письменных принадлежностей не было. Вместо тетрадей мы писали бледными фиолетовыми чернилами на каких-то советских книгах между типографскими строчками. Какие предметы были еще, я забыл. К счастью, ходили мы в эту школу недолго.
Территория детского дома (рядом с которым мы жили) была превращена в лагерь для наших военнопленных и евреев. Евреи ремонтировали дороги. У каждого из них на одежде красовалась надпись белой краской – JUDE. Охраняли лагерь венгерские солдаты. Наш огород от двора детского дома отделяли жиденький забор из досок, колючей проволоки и густые заросли малины. Она разрослась выше человеческого роста.
Надо отдать должное венграм. Они относились к нашим пленным и населению более гуманно, чем немцы. Например, заступая на пост, часовой мог поднять колючую проволоку напротив нашей малины, и пропустить пленного к ближайшим домам, чтобы он мог попросить у жителей какую-нибудь еду или воду. Существовало только одно условие: пленный обязан вернуться до момента смены часовых и тогда он попадал в лагерь без проблем. Если кто-то не мог вернуться в условленное время, он лежал в нашей малине, ожидая «своего часового». Я слышал, как кто-то из наших пленных, лежа в малине, шепотом говорил об этом бабушке.
Когда лагерь ликвидировали, от малины практически ничего не осталось. Её всю сломали и вытоптали. О побегах из этого лагеря я ничего не слышал, хотя для этого имелись все условия.
Как ни странно, но красивое здание бывшей женской гимназии в центре города во время боев,