До прихода наших войск тётя стригла меня большими портняжными ножницами, рядами, как овцу. Забегая вперед, скажу, что когда в конце августа или начале сентября 1943 года приехал брат Вася (он с 1937 по 1943 год с двумя тётями жил в городе Малоархангельск Орловской области), и он и я стриглись в городской парикмахерской только наголо.
Парикмахерская помещалась в маленькой комнате полуразрушенного дома, напротив бывшего кинотеатра, рядом со столовой. Вместо кресла стоял обычный стул. Над столиком висел мутный осколок когда-то большого зеркала. Из инструментов лежали две или три опасных бритвы, ножницы и ржавая машинка для стрижки волос. Перед походом в парикмахерскую мы дома мыли голову кусочком хозяйственного мыла, которое где-то доставала тётя Катя, а после стрижки нам еще раз дома мыли головы жидким зелёным мылом. Запах у этого мыла был специфический…
Баня в городе не работала. Мы все мылись в оцинкованном корыте. Бабушка стричь сестру Валю наголо не хотела. Она без конца копалась в её волосах, отлавливая паразитов.
…После того, как немецкие войска ушли на Восток, в городе разместились венгерские части. Комендантом города остался немецкий офицер. Через некоторое время заработал наш базар. Прилавки, которые были до войны, сгорели, а новые были грубо сколочены из горбыля. Навесы над прилавками были с огромными дырами, и практически не спасали людей от дождя. Появились инвалиды, играющие на деньги в «веревочку» или «цепочку» и «наперсточники». Зевак около них всегда было много. Некоторые мужики пробовали играть с ними, но, как правило, всегда проигрывали. Игроки настолько ловко и быстро укладывали цепочку или перемещали по фанере напёрстки, что уследить за ними и угадать куда поставить палец или где находится шарик, было невозможно.
На базаре продавали всякий ширпотреб. Сейчас бы сказали – «блошиный рынок». Там имелось все: иголки, нитки, самодельные мыло и спички, зажигалки, сделанные из гильз от патронов. Продавали какие-то железные запчасти, гребешки, гребенки, кресало. Ходовым товаром были «лампы», сделанные из гильз от снарядов, сахарин, тряпье. Все продавалось, все покупалось, все менялось.
С утра до вечера на базаре толкался контуженый матрос. Все звали его «полундра». Связно говорить он не мог, но мог прекрасно кричать на весь базар:
– Полундра! Вашу мать…
Ходил он в порванном бушлате, грязной бескозырке, черной от грязи тельняшке, обросший. Где он жил, были ли у него родственники, я не знаю. Но я никогда не видел его пьяным.
Если в июне 1942 года толпы беженцев шли на Восток, то через некоторое время на Запад потянулись колонны наших военнопленных красноармейцев и командиров. Конвоировали их не немцы, а наши предатели. Свирепствовали они ужасно. Были хуже немцев. В отличие от немцев одежда у них была темно-синего цвета. Разговаривали и ругались