– Ну? Кто отведает творение Сезанна в обработке маэстро Ковригина? Петя, давай ты. Будет боевое крещение! Считай, что я распоряжение дал.
Мустангов поднес к губам рюмку с зелено-оражнево-голубоватой субстанцией и, зажмурив глаза, залпом выпил шедевр. Сочетание яблок, грейпфрутов и ненавистного им джина вызвало отрыжку и лихорадочную вибрацию щек.
– Хе! Ничего! Зато знаешь, почем нынче Сезанн! – довольно сказал Степаныч и приступил к новой работе. – А слышал ли ты, дружок, о Пите Мондриане?
– Нет! – хрипло ответил Петя, пытаясь прийти в себя после знакомства с Сезанном.
– О, это был такой художник, основатель неопластицизма. Он хотел найти в искусстве идею, примиряющую нации, идею всеобщего единства, а не разобщенности. И додумался до того, что свел всю живопись к ее первозданным элементам. в частности – всего к трем чистым первичным цветам: красному, синему и желтому. Поэтому, если где-либо увидишь картину, на которой изображены только квадраты или прямоугольники этих трех цветов, то знай, что это творение Мондриана. А это – мое «Подражание Питу»!
И Ковригин протянул Пете новый трехслойный шот.
– Снизу – гренадин, затем – «Блю Кюрасао», а сверху – лимонная настоечка, моя собственная, домашняя! – самодовольно отрекомендовал свое очередное творение Степаныч.
Вида по лицу Мустангова, что знакомство с Мондрианом может обернуться для бедного новичка проблемами с желудком и потерей ориентации в пространстве, Дронский пришел на выручку и, не дожидаясь реакции Ковригина, опрокинул «неопластический» коктейль.
– Настойка хороша! Я бы, Степан Степаныч, только желтым оттенком на твоей палитре ограничился! – сказал Федор, занюхивая рукавом «Подражание Питу».
– А то! Говна не держим-с! – уязвленно ответил Степаныч и устало присел на барный стул. – А начинал я когда-то с любимого с детства полотна!.. Русского, конечно же, иностранных то картин в детстве и не видел. В школе меня только «Третьяковку» водили.
Ковригин достал стакан, наполнил его водкой «Абсолют», после чего вытащил из закромов барной стойки полузасохший лимон, отрезал от него половину и выдавил сок в водку. Терпкие лимонные капли заплясали среди проспиртованных молекул и соединились с ними в единую субстанцию. Степан Степаныч, не теряя времени, отыскал на полке пластиковую коробку с курагой и аккуратно опустил засушенный фрукт на дно стакана.
– Вот и готова композиция, Петруха. Водка – это белые стены усадьбы и обеденный стол, лимонные капли – осенние листья, а курага – символ ушедшего времени, моей молодости. Когда я смотрел на картину Серова в музее, фрукты были еще свежие.
– Так на картине персики были, а курага – из абрикоса, – робко заметил Мустангов.
Степан Степаныч мечтательно смотрел