Душевная близость, возникшая между ними, являла собой полную противоположность отношениям, связывающих Тому с отцом ее пропавшего ребенка. И теперь, сравнивая эти два чувства, она отдавала предпочтение последнему.
Полюбила ли она Крапта? Она не задумывалась об этом, ей было с ним тепло, надежно и доверительно, а что еще нужно для совместного проживания? И когда Крапт предложил ей после выписки из больницы переехать жить в его дом на горной террасе, она согласилась, почти не раздумывая.
Боль разлуки с сыном, разрывающая ржавым кинжалом ее сердце, не прошла, но чуть притупилась.
Еще тогда в больнице, когда она встретилась с взглядом Крапта, она почувствовала, как кто-то невидимый заключил ее в объятия и прошептал ей:
– Отпусти, отпусти свое горе. Доверься судьбе, все будет так, как будет.
Так Тома стала хозяйкой в доме Януша Крапта, пасечника южного склона Каштановой горы.
А Крапт полюбил Тому той всеохватывающей любовью, предчувствие и ожидание которой есть в каждом сердце, только не каждое сердце способно вместить это огромное чувство.
* * *
Почти год прошел с тех пор, как Крапт забрал Тому в свой дом. Но она так и не стала его женой.
Вечерами после ужина, когда лососевая полоска заката медленно угасала на горизонте, Крапт зажигал восковые свечи. Он открывал окно, чтобы впустить в дом вечернюю прохладу и звуки надвигающейся ночи. Пламя свечей вздрагивало и изгибалось от проникающего воздушного потока. Оно освещало лица Томы и Крапта, сидевших напротив друг друга, а на стене вырастали огромные тени, молчаливые свидетели отношений двух людей, живущих под одной крышей.
Тома поднималась, принималась убирать тарелки, но Крапт, удерживая ее за руку, молчаливо просил посидеть с ним. Напротив. Он любил смотреть на нее, а Тома смущалась от его взгляда. Ей казалось, что Крапт просит ее о чем-то, она думала, что он хочет близости с ней, но он молчал, а она не решалась переступить порог его спальни.
Не решалась или не хотела? Этот вопрос Тома задавала себе каждый вечер, когда уходила в свою комнату.
Крапт молчал и ни на чем не настаивал, лишь смотрел на нее как-то по-особенному.
Иногда ночью Тома поднималась с постели и подкрадывалась к дверям спальни мужа. Она чуть приоткрывала дверь и слушала его дыхание. Раздумывала, но все же разворачивалась и уходила к себе.
А иногда и сам Крапт так же осторожно заходил в ее спальню и собирал катившиеся из глаз Томы коралловые бусины. Когда во сне Тома плакала, она спала особенно крепко.
Думал ли Крапт о близости с любимой женщиной? Конечно, думал, но она казалась ему такой необыкновенной, чудесной, посланной ему самой судьбой, что он не решался прикоснуться к ней. Он боялся, что осквернит ее плотскими утехами. Ему хотелось любить ее нетронутой любовью, любоваться ею, как дорогой статуэткой, беречь ее, как самую дорогую вещь на свете.
И все же