Шаффхаузен старательно пытался совладать с внутренним возмущением и вернуться в холодную отстраненную позицию беспристрастного наблюдателя и аналитика, но сердце в его груди бухало, словно набатный колокол. Кровь стучала в виски, лоб стиснуло обручем давящей боли. Он всерьез обеспокоился своим здоровьем и, бросившись к комоду, вытащил оттуда дорожную аптечку в поисках средства, способного быстро понизить давление и успокоить разогнавшийся пульс…
Первое, что ему попалось под руку – пузырек с лавровишневыми каплями. Натуральное успокоительное, что так любила его супруга после истерик, вполне годилось. Найдя на прикроватном столике стакан с водой, он вытряс в него двойную дозу, залпом выпил, тяжело опустился на край кровати, вытер взмокший от волнения лоб, нащупал пульс и принялся считать…
Пару минут спустя ему стало полегче, но показалось, что теперь в комнате слишком уж душно, и Эмиль, немного поколебавшись, решил, что сумеет и без помощи слуги открыть створку окна и впустить в спальню свежий весенний воздух. Окно поддалось не сразу, но доктор с ним все-таки справился и, запахнувшись получше в теплый халат, присел на широкий подоконник.
«Зачем я вообще согласился сюда приехать?.. Все-таки нужно было выбрать Женеву… пожалуй, завтра позвоню Фрицу и договорюсь с ним о срочной супервизии.»
Он прикрыл глаза и начал делать комплекс специальной дыхательной гимнастики…
Ночной ветер брызнул в лицо мелким дождем и донес до Эмиля ароматы сырого весеннего сада. Деревья и цветы пахли не так ярко, как на Ривьере, но в воздухе легко распознавались оттенки жасмина, сирени, ландышей и, конечно же, фиалок… Эти нахальные голубые цветы, точно сорняки, во множестве произрастали под сенью каштанов и вязов и к ночи только сильнее распускались.
Увы, испытания, уготованные доктору домашними духами замка Сен-Бриз, еще не закончились… Едва усмирив буйство крови и решив перед сном выкурить одну сигарету, он вздрогнул и едва не выронил ее вместе с мундштуком, услышав, как этажом ниже открылось окно.
– Накинь вот это, на улице слишком свежо… а ты еще весь влажный… – раздался все тот же низкий голос, принадлежащий, несомненно, Жану Марэ.
«Черт!..»
Теперь Шаффхаузен отчетливо слышал каждое произносимое актером слово – так, словно сидел в первом ряду партера, наблюдая сцену из спектакля.
– Мммммм… нет… я ничего не хочу… только тебя… закутаться в твои объятия, мой король… – это был голос Эрнеста (ну а чей же еще?..)
– Тогда иди ко мне, вот так… они для тебя раскрыты, мой мальчик… Я согрею тебя жаром своего сердца…
– Жанно… –