Я проснулась лисицей. Катя Кэш

чтобы затем при всех отчитать жертву. Персонал постоянно увольняли за подобные вещи. Большинство из них были молодые студентики из хороших британских семей – Крессинды, Уильямы и Таллулы – они жили с родителями в хороших районах и работали два дня в неделю, просто в воспитательных целях. Привыкали к ответственности. Они были слишком юны и тепличны для таких прилюдных унижений. Они начинали плакать, у них тряслись подбородки. Наверное, им казалось, что это самый ужасный момент в их жизни. Когда мы стояли одной длинной шеренгой, выслушивая эти публичные бичевания, я делала «невидимую стеночку» руками в белых перчатках.

      Гостей всегда было много. Это были настоящие балы Золушки – перчатки выше локтя, свисающие до оголенных плечей серьги-канделябры, смокинги. Чтобы раздать всем еду, нужно было бегать на кухню несколько раз. Как только доходила очередь до последнего стола, уже приходилось бежать убирать тарелки у первого. Убирали тарелки всегда по парам – кто-то нес чистую тарелку, другой сгребал на нее объедки и собирал грязные тарелки стопкой. Грязные ножи и вилки нужно было раскладывать на верхней тарелке этой стопки особым веером – этим премудростям нас обучал главный дворецкий мэрии – лысый альбинос с белыми ресницами и кожей настолько бесцветной, словно он был покрыт слоем мела. Он был похож на белую мышь с чёрными точками зрачков.

      Грязные тарелки и объедки относили в боковую комнату за колоннами – «помоечную». Вот там стояла настоящая каста рабов. Это были самые взрослые представители персонала: до такой степени замученные жизнью мужики, что позволяли молодым соплякам-надзирателям прикрикивать на них и обращаться с ними как с собаками. Все чистильщики были чёрными с огромными рабочими ручищами и широкими плечами – они выглядели внушительно, но напоминали чудищ, руки которых свободны, а к ногам прикованы валуны.

      Еды выкидывали очень много. У меня каждый раз застывала рука и обливалось кровью сердце – тонны нетронутой еды самого лучшего качества отправлялись в помойный бак. Чистильщики, без конца сгружавшие еду в ведро и ставившие тарелки на конвейер посудомоечной машины, были раскормленные и привыкшие. Они работали в мэрии давно и им всё было по барабану, особенно сладкое. Я часто видела, как в мусор летели нетронутые шоколадные трюфеля ручной работы – не пара штук, а целый поднос.

      Я получала минималку – 6 фунтов 50 пенсов в час. Из этого ещё вычитался налог – итого в месяц едва набегало восемьсот. Половина этой суммы уходила на аренду. Остаток – на жизнь. На работу и с работы я ходила пешком, экономя деньги, но зато иногда могла позволить себе зайти в магазин пластинок и купить что-нибудь. К новому году я купила себе самый дорогой винил своей коллекции – двойную пластинку «Лед Зеппелин», II и III концерты – за целых 20 фунтов.

      За всю осень я не написала ни строчки. Писательство, поэзия, красивые слова и чувства – все это было словно из другого мира, не имевшего ко мне никакого отношения. Я забыла