Игорь Борисович ничего не слышал и не видел вокруг себя, он машинально шёл по длинному коридору, не подозревая, что Арефий Эдуардович тихо и воровато прокрался на цыпочках к дверям своего кабинета и, чуть приоткрыв её, зорко наблюдает за ним. Быстрый цокот женских каблучков вдруг ворвался в замутнённое сознание Игоря Борисовича, милый почти детский женский голосок за его спиной короткими обрывками фраз как будто отстучал телеграмму: «Не оборачивайтесь. На площади Маяковского. В три часа», и мимо него мелькнула и исчезла в дверном проёме какого-то кабинета тоненькая, почти детскую фигурка, он только успел разглядеть простенькое девичье платьице. В три часа он увидел обладательницу этого платья – очень молоденькая милая девушка, почти ребёнок.
– Это я вам написала письмо, товарищ Макаров. Меня зовут Анна, – сказала она, уверенная, что перед ним генерал (она совершенно не разбиралась в военных знаках отличия) и искренне огорчилась, узнав, что это не так. – Ах, как жаль. Что же делать?
– Пройдемте в кафе, спокойно поговорим, – предложил Игорь Борисович.
– А знаете что? – вдруг сказала Анна, когда они уже сели за столик в кафе на улице Горького и заказали по чашке чая, причём она постоянно подсыпала себе сахар, помешивала в чашке ложечкой, чуть отпивала чай и вновь подсыпала сахар и перемешивала его, и к концу разговора растворила в чае полсахарницы. – Это, наверно, хорошо, что вы не Константин Витальевич, я почему-то опасаюсь, что он не возьмёт девочку. Понятно, что характер нелёгкий, уже с надломленной, израненной психикой. Им-то, сытым и довольным, не понять.
– Вы ошибаетесь. Константин Витальевич очень порядочный человек, и совершенно твёрдо заверил меня, что возьмёт девочку к себе. Но я понял, что она психически не здорова.
– Хм, не здорова, – горько усмехнулась Анна. – Это Арефий больной. У них это оказывается давно практикуется: оправлять неугодных и непокорных воспитанников в психбольницу, их там принудительно лечат, чтобы присмирели. Саша-то не первая. Я учусь в педологическом институте, прохожу здесь практику, – Анна тяжело вздохнул. – Я даже не знала, что такое бывает, я пребывала в своём благополучном мире, в благополучной семье и не знала, что столько брошенных, ненужных детей. Чудовищно жестокие и озлобленные дети. Они выходят из детского дома совершенно не приспособленные к жизни, как слепые котята, они ничего не умею, они не могут даже чай заварить, кипятят на плите чайник и думают, что после этого из чайника польётся заварка. Они не могут создать нормальную семью, они рожают детей и тоже бросают их.
Саша попала в детский дом четыре месяца назад самым загадочным образом. На ребёнка, неизвестно откуда появившегося и вот уже несколько часов сидевшего в холле в обнимку с тряпичной куклой-клоуном и каким-то небольшим плоским бумажным пакетом в руке, долго никто не обращал внимания, пока её не заметила уборщица Клавдия Петровна, человек довольно грубоватый, и, возможно, поэтому её попытка узнать у девочки, кто она такая