Толпы у ног Афродиты
склонились и просят любви,
она вполне щепетильно
смотрит на них с высоты.
корчит свои ресницы,
на лбу огоньком звезда,
пояс на ней синица
держит клювом слегка.
ногти намазаны краской,
рядом чаша вина,
в мешке у слуги Илиада,
Афродита ищет раба,
что будет дарить поцелуи
на ноги её всегда,
что будет бегать, как пудель,
запах её прося,
но что-то вдруг зашумело,
слуги громко кричат —
мужик растолкал очумело
и подошёл кое-как.
взглядом раздел Афродиту,
чашу забрал вина: —
вы (говорит) простите,
можно мне два рубля?
совсем не хватает немного,
а жизнь надоела давно,
это за ваше здоровье —
и опрокинул её.
все на него заорали: —
испил ты бессмертье сейчас! —
он покрутил пальцем,
поплёлся к себе, в гараж.
На берегу большой реки
На берегу большой реки
растут леса и города,
через неё кладут мосты,
по ней шатаются суда́,
с неё рисуются картины
и про неё пишут стихи,
в неё икрою мечет рыба
и всем хватало той воды,
пока речушка не устала:
– сил нет! уймитесь, я прошу!
(прекрасным утром закричала)
я не могу! я не хочу!
с меня довольно этой пытки!
и так пред вами долго ви́лась!
я превращусь лучше в дождинки! —
сказала громко, превратилась.
что делать людям? пить охота,
а рыба тлеет на песке,
а у матросов нет работы
и рому мало в корабле.
мольбы и плача было много,
и помогло – речка пришла,
одним, сплошным водным потоком
она с собой всё унесла.
На часах двадцать первый век…
На часах двадцать первый век —
лихой век машин индустрии,
я выглядываю, пялясь на всех —
стали люди хоть каплю счастливей?
догоняю поезда и трамваи,
рвусь вперёд своей шеей жилистой,
забегаю в кабаки, рестораны,
мозг обмерил коробкой спичечной.
я скитаюсь в поисках факта,
у людей беру интервью,
они думают, что я за правдой,
а я лучше —
я счастье ищу!
под конец я раскис от жа́ра,
извивался, как будто шнур,
но нашёл его! – за канавой
возле смрадных и ржавых труб.
этот клуб
одинокой шерсти
плачем жалобным воздух ломал,
я пришёл – и огни счастья блеском
загорелись в его глазах.
Весть о всаднике
Громко