Перепутанные бирки
В Баку старушка – нянечка родилки —
погромщикам сказала не в обман:
«Назад! Я перепутала все бирки…
Теперь вам не узнать – кто из армян…»
И кто – с велосипедными цепями,
кто – с финкой, кто – с обломком кирпича,
погромщики угрюмо отступали,
«Предательница!» – сдавленно рыча.
А за спиной старушки без печали,
к их счастью, видя мир наоборот,
народы одинаково пищали,
совсем не зная – кто какой народ.
Любой из нас – мозаика кровинок.
Любой еврей – араб, араб – еврей.
И если кто-то в чьей-то крови вымок,
то вымок сдуру, сослепу – в своей.
Мы из родилки общей, не пробирки.
Бог перед сумасшедшим топором
Нам до рожденья перепутал бирки,
И каждый наш погром – самопогром.
Наш общий Бог, спаси от свар кровавых
детей Аллаха, Будды и Христа,
той няней перепутанных в кроватках,
безбирочных, как жизнь и красота…
Непрочтенные «Бесы»
Заменила лишь бездарь на бездарь
да «товарищи» на «господа»
та Россия, которая «Бесов»
не прочтет никогда.
Наши глиняные исполины
сладко чувствуют гений царя,
и убийц своих лепит из глины
наша интеллигенция.
Та Россия, которая «Бесов»
не прочтет никогда,
не найдет дуэлянтов-дантесов,
а в затылок «пришьет» без стыда.
Зомбизированно, по заказу
нам бабахать разрешено
по парламенту, по Кавказу,
по самим себе заодно.
Страх пронизывает морозный,
будто с «вальтером» в рукаве,
весь разбомбленный, город Грозный
бродит призраком по Москве.
Разэкраненным быть – это тяжко.
Кровь – оплата экранных минут.
Ларрикинговские подтяжки
только мертвому телу не жмут.
Над могилой застыв, как над бездной,
с похмелюги в ногах нетверда,
та Россия, которая «Бесов»
не прочтет никогда.
Все убийства теперь заказные,
и вокруг мокродельцы, ворье.
Ты сама себе, что ли, Россия,
заказала убийство свое?!
«Само упало яблоко с небес…»
Само упало яблоко с небес
или в траву его подбросил бес?
А может, ангел сбил крылом с ветвей
или столкнул руладой соловей?
Ударился о землю нежный бок,
и брызнул из него шипящий сок,
прося меня: «Скорее подбери…» —
чуть зазвенели зернышки внутри.
Светясь, лежало яблоко в росе,
и не хотело быть оно, как все,
и отдыхало телом и душой,
как малая планета на большой.
А в трещину его, ничуть не зла,
оса так вожделеюще вползла,
и, яблоко качая на весу,
с