В нем насупился замкнуто каждый предмет.
Черта с два здесь получишь ты добрый совет,
или, скажем, привет, или белый букет.
Пишмашинки стучат под копирку ответ:
«Нет-нет-нет…
Нет-нет-нет…
Нет-нет-нет…»
А когда совершенно погасится свет,
начинают в нем призраки мрачный балет.
Черта с два —
хоть подохни —
получишь билет,
чтоб уехать из черного города Нет…
Ну, а в городе Да – жизнь, как песня дрозда.
Этот город без стен, он – подобье гнезда.
С неба просится в руки любая звезда.
Просят губы любые твоих без стыда,
бормоча еле слышно: «А, – все ерунда…» —
и сорвать себя просит, дразня, резеда,
и, мыча, молоко предлагают стада,
и ни в ком подозрения нет ни следа,
и куда ты захочешь, мгновенно туда
унесут поезда, самолеты, суда,
и, журча, как года, чуть лепечет вода:
«Да-да-да…
Да-да-да…
Да-да-да…»
Только скучно, по правде сказать, иногда,
что дается мне столько почти без труда
в разноцветно светящемся городе Да…
Пусть уж лучше мечусь
до конца моих лет
между городом Да
и городом Нет!
Пусть уж нервы натянуты,
как провода,
между городом Нет
и городом Да!
«По улицам…»
По улицам,
стритам,
по рю
и по кайес
вы после работы идете,
толкаясь.
Я с вами смыкаюсь
и в этом не каюсь.
Вы очень устали.
Вы нервными стали.
Вы недра вспластали.
До звезд вы достали.
Но кажется мне —
вы еще не настали.
В зубах ваших «Кэмел»,
«Житан»
или «Новость»,
и каждый из вас,
как отдельная повесть,
отдельное сердце,
отдельная совесть.
Под каждым беретом,
ушанкой,
сомбреро
безмерности мира отдельная мера,
в отдельное что-то отдельная вера.
А вы за абсентом,
за