семга-розовуха:
«Ладно, парень.
Мне пора.
Так-то,
бляха-муха!»
Баллада о Муромце
Он спал, рыбак. В окне уже светало.
А он все дрых. Багровая рука
с лежанки на пол, как весло, свисала,
от якорей наколотых тяжка.
Русалки, корабли, морские боги
качались на груди, как на волнах.
Торчали в потолок босые ноги.
Светилось «Мы устали» на ступнях.
Рыбак мычал в тяжелом сне мужицком,
и, вздрагивая зябнуще со сна,
вздымалось и дышало «Смерть фашистам!»
у левого, в пупырышках, соска.
Ну а в окне заря росла, росла,
и бубенцами звякала скотина,
а за плечо жена его трясла:
«Вставай ты, черт… Очухайся – путина!»
И, натянув рубаху и штаны,
мотая головой, бока почесывая,
глаза повинно пряча от жены,
вставал похмельный Муромец печорский.
Так за плечо трясла его жена,
оставив штопать паруса и сети:
«Вставай ты, черт… Очухайся – война»,
когда-то в сорок первом на рассвете.
И, принимая от нее рассол,
глаза он прятал точно так, повинно…
Но встал, пришел в сознанье, и пошел,
и так дошел до города Берлина.
Девчата из швейной артели
Девчата из швейной артели
на станции нашей Зима,
ручьи и сосульки в апреле
вас медленно сводят с ума.
Дрожат, как в ознобе, машинки,
и первые, около глаз,
тихонько ложатся морщинки
еще незаметно для вас.
Кого-то, кто встретит, проводит,
вы ждете потом у ворот,
да что-то никто не приходит,
а может быть, и не придет.
Ну прямо до слез огорченье,
что так вот сидят и строчат
под музыку всплесков ручейных
двенадцать ничейных девчат.
Какая же это ошибка,
что парни, такие слепцы,
в костюмчиках, вами пошитых,
не с вами идут, стервецы.
Я тоже обидою маюсь,
что девушки темью ночной,
под песни мои обнимаясь —
вот дуры! – идут не со мной…
Опять на станции Зима
Боюсь, читатель, ты ладонью
прикроешь тягостность зевка.
Прости мне кровь мою чалдонью,
но я тебе опять долдоню
о той же станции Зима.
Зима! Вокзальчик с палисадом,
деревьев чахлых полдесятка,
и замедляет поезд ход,
и пассажиры волосато
в своих пижамах полосатых,
как тигры, прыгают вперед.
Я возвратился после странствий,
покрытый пылью Англий, Франций,
и пылью слухов обо мне,
и – буду прям – не на коне.
Я возвратился не в почете,
а после