Я не поддалась на провокации и во второй раз, когда псевдо Миша прислал письмо, спрашивая, что случилось, почему молчу, и сможем ли мы увидеться как друзья, когда он приедет. Меня разрывало от желания тут же броситься написать ему, что я тоже его люблю и жду. Но та холодная и жесткая Ольга, приказала заткнуться и не верить ни в какие эпистолярные чудеса.
«Такую рыжую уродку не за что любить. Думаешь, мать просто так на тебя всегда орала? Говорила, что ты тупая никчемная кобыла? Нет, матери так не поступают без причины. И эта причина – ты и все твое жалкое существование. Не воображай, что тебя, замарашку, полюбят. Иди картинки рисуй, как твой неудачник-папаша, и мечтай не спиться».
Та Ольга побеждала во внутренних монологах, потому что ребенок будет до последнего отрицать, что его не любят, что его отвергают близкие, а он не в силах этому противостоять. Мне достаточно было подойти к зеркалу, чтобы увидеть эту черно-рыжую, как у бездомного котенка, взлохмаченную голову, лицо, обсыпанное коричневыми точками, мой картошечный нос и части тела, которые были на два размера больше среднестатистических. Я рыжий колобок. Да, кому такое понравится? Кто такое чудо безродное полюбит? И я прятала его письма под матрас и старалась не думать.
Иногда я давала слабину и писала Мише многостраничный ответ. Рассказывала в подробностях, как проходит практика в школе, что дети какие-то озлобленные иногда попадаются, и я не знаю, как сделать, чтобы они стали чуть добрее и человечнее, потому что уверена, что искусство людей преображает в лучшую сторону. Тут я лицом к лицу столкнулась с восьмиклассниками, которые позволяют шуточки, если учитель выходит из кабинета, а я стою перед ними как перед расстрелом, обезоруженная. И эта пытка длится уже второй месяц, и теперь я сильно сомневаюсь, что правильно выбрала свое призвание.
Я описывала в деталях мои институтские будни, потом разрывала исписанные листы на мелкие кусочки. Но от того, что они все-таки были написаны, мне становилось легче.
По законам литературного жанра, если бы это происходило в каком-нибудь бульварном романе, мы бы обязательно встретились при жутко трогательных обстоятельствах. Он бы неожиданно нагрянул с огромным букетом цветов, и это обязательно были бы розы, потому что розы – всегда романтично и беспроигрышно. Я бы заметила его на расстоянии нескольких шагов и бросилась с разбегу на шею, и мы впервые поцеловались. Я прокручивала этот момент раз за разом, хотя обычно презирала всякую лирическую банальщину.
В жизни Миша подлетел ко мне прямо перед входом в институт, мы зашли в здание, сделали несколько шагов и застыли, глядя друг на друга в плохо освещенном тамбуре. Студенты сновали туда-сюда, мы явно мешали проходу, но нам было откровенно все равно. Он не спрашивал, почему молчала, достал из-под куртки пион и протянул его мне. Где он в декабре нашел пион, ума не приложу. Но цветок, надо сказать, держался бодро и подавал