Канунно почивал в кровати; молчаливая предрешённость!
Одеяло, отороченное тканью несбывшихся сновидений,
Камнем осело на распростёршейся к небу груди.
Треснувший лоб распылился в испарину.
Хотя глаза его были выпучены навзрыд,
Опустошённость глазниц сквозила свечным светом,
Осенним ветром; оттого и трепыхались белые веки.
Тик-так.
Тик-так.
Однажды ты напился тишины колодезных звёзд,
И твоё детство обрело приют у могилы падшей женщины;
Как давно это было!
Тогда, в окружении руинных крестов,
Впервые забилось твоё горемычное сердце.
Тик-так.
Тик-так.
Но время пришло,
И ты, спящий в обносках собственной кожи,
Сквозь сон выколдовал запоздалые шаги,
Уронив их на звучные ступени своего дома.
Тик-так.
Тик-так.
Слышишь? Серебряный перст
Выстукивает холод вечности на двери.
Крестьянская неприхотливость
С утра вороньим граем колосится поле,
Пшенично оплетая пустоту дорог,
Коленьями костлявит землю хуторок,
Забытый матерью в растянутом подоле.
В избе, под потолком, черно векует копоть,
А стены отмечают сном свои сто лет,
Краснеет угол в глубине, а на столе
И жгучий самовар, и соль, и хлеба ломоть.
Над полем разливается застольный рокот,
Стаканы разломляются от молока,
И мельница размалывает облака —
Невинные, как слёзы гибнущих сироток.
А поступь льётся по ступеням, как по нотам,
И сладок запечурный хохот детворы;
Потом сутулятся усталые дворы,
Глазам – закат, простаренным костям – ломота.
Когда приходят сумерки, в пастушьей робе
Играет переливом колокольный звон,
Смиренная батрачка выпрядает сон,
И солнце греется в её ночной утробе.
На погибель отжившему
В глазницах распустился вечер; сквозь ворота
Виднеется недавно треснувший фасад,
Свои седины уронил вишнёвый сад,
В фонтане тонет забытьё больного рода.
Воспоминания колонн и позы статуй
Одним движением развёрнуты в распад,
В дверном проёме бултыхается тоска,
Пасутся в окнах звёзды, подражая стаду.
Ковры по коридорам вязнут, как в болоте,
В покоях тают эхом голоса господ,
Стирается построчная сонливость нот,
И выжухляется забошенность полотен.
А в зеркалах ещё остались отпечатки
Руинных лиц, чьи взгляды колки, как венок,
И в бочках дорожает красное вино,
Уставшее от скреп, как пальцы от перчатки.
Мученик
Стоит ли говорить,
Что когда солнце только забралось на холм,
Он