В общем, на душе у Глеба было погано: не покидало ощущение, что он продается заживо, предает свои идеалы, свои мечты. Хуже того, у него закрадывались подозрения, что сделка эта отнюдь не честна: ну, откажется он от музыки, пойдет работать – да только много ли ему заплатят? Того, что обещали в конторе, хватило бы, чтобы свести концы с концами, но не более того – о покупке квартиры, машины и свадьбе с такой зарплатой и речи быть не могло. Стоило ли тогда отдавать самое дорогое, если его ждала все та же нищета и безысходность? Глеб украдкой молил бога, в которого на людях предпочитал не верить, чтобы тот дал ему знак, что он все делает правильно. Он тихонько надеялся, что что-нибудь произойдет и работа сорвется в последний момент, или, что еще лучше, деньги сами выплывут откуда-нибудь прямо ему в руки. Никаких знаков, разумеется, не появлялось. Одолеваемый мрачными мыслями, Глеб торопливо умылся и стал одеваться. На выходе он на секунду прислушался к храпу Андрея в соседней комнате, подавил жгучий укол зависти, и, стараясь не хлопать чересчур сильно дверью, вышел из дома.
Хмурое февральское утро медленно, словно бы нехотя, прогоняло ночную тьму. Низкие косматые тучи скрывали от людских глаз бледную синеву зимнего неба. Дома напыжились, нахохлились и, укрытые белыми шубами, старались сохранить тепло, которое тонкими струйками утекало из открытых форточек, пухлыми облачками пара вырывалось подъездов, неудержимыми потоками лилось из-под канализационных люков. Глеб пошел по тесному, нечищеному двору, заставленному машинами, в сторону трамвайной остановки.
Вообще-то, доехать до медицинского центра удобнее было бы на маршрутке, но Глеб их недолюбливал – недоставало им шарма и романтики звенящих, дребезжащих и трясущихся на каждом стыке вагончиков, которые неторопливо ползут через весь город. Молодой человек не мог толком объяснить, в чем заключалась эта романтика, но он точно знал, что никогда не напишет песню о маршрутке.
До остановки нужно было пройти чуть ли не целый квартал, но Глеб был не прочь немного прогуляться, вдохнуть полные легкие свежего морозного воздуха, не насыщенного еще едкими выхлопными газами. Он любил утро: город еще только-только просыпался, и, хоть народу вокруг уже было немало, по сравнению с тем, что творилось днем, улицы, можно сказать, были пусты. Мимо с ревом проносились машины, впереди по широкому проспекту шел густой автомобильный поток: грузовики и легковушки всех форм, размеров и годов выпуска толпились у светофора, и, дождавшись своей очереди с ревом уносились куда-то вдаль. Прямо посреди проспекта грохотали трамваи. Пасмурные, как небо над их головами, пешеходы спешили к остановкам и забирались в салоны или выскакивали из них и бодрым шагом шли куда-то. Последних было заметно меньше – неведомая сила, подобно могучей реке, влекла людей в центр, и мало кто мог ей противиться. Народ спешил выбраться из своих берлог