Однажды. Глеб Васильевич Урванцев

ужас. Он с содроганием представлял, как ему придется выполнять дурацкие, неинтересные задания, связывать себя ненужными, надуманными обязательствами. Ему было тошно от необходимости лебезить перед начальством, чтобы получить свои гроши. Он боялся, что однажды его поглотит трясина отчетов, собраний и прочей гадости, в которой барахтаются все остальные, погружаясь с каждым днем все глубже. Хуже того, он боялся, что привыкнет к комфорту, который дает стабильный доход, и уже не сможет уже отказаться от офисного рабства. Для него это было равносильно тому, чтобы засунуть голову в духовку с включенным газом и чиркнуть спичкой или накинуть на шею петлю и шагнуть с табуретки.

      Глеб не был совершенно асоциален: в глубине души он мечтал о признании, о славе и богатстве, которые непременно должны за ним последовать. Дело, разумеется, было не в том, что ему хотелось звездного гламура, вовсе нет – он просто хотел быть по-настоящему хорошим, востребованным музыкантом и получать столько денег, чтобы больше не приходилось задумываться о том, где бы их достать. Здесь-то и крылась загвоздка: слава все не приходила, а за последнее время он и вовсе не написал ни одной новой песни, ни единого куплета. Похоже, пора было признать, что музыкант из него был так себе, и бросать это дело. Нет, разумеется, никто не заставлял его продавать гитары и никогда в жизни больше к ним не притрагиваться, но постоянная работа подразумевала, что музыка должна уйти на второй план – никаких больше скитаний по стране на все лето, никаких ночевок под открытым небом, никакой свободы. Впрочем, выбора у него не было: нельзя же, в конце концов, всю жизнь таскаться по съемным квартирам и влачить полунищенское существование, просто чтобы потешить свое самолюбие! Как гласит старая индейская мудрость, если лошадь сдохла – слезь. Не можешь прокормить себя любимым делом – займись чем-нибудь таким, что будет приносить доход, а музыка пусть станет хобби, отдушиной, которая не даст зачахнуть и загнуться от тоскливой рутины.

      В конце концов, он не был ни первым, ни единственным и ни последним, кто вынужден был бросить занятие, которое доставляет удовольствие, ради заработка. Перед глазами был живой пример: Антоха, его коллега-музыкант, уже давненько устроился на завод и, кажется, вполне был доволен жизнью. До того, как приятель решил, что пора повзрослеть и найти работу, они пару раз скитались по стране вместе. О том времени у Глеба остались самые добрые, теплые воспоминания: как в Питере они с голодухи умыкнули из магазина пару банок консервов и с удовольствием съели их, сидя на набережной Невы; как изнемогали от жары в степях возле Волгограда, когда несколько часов не могли поймать попутку и развлекались тем, что сочиняли короткие стишки самого похабного содержания; как целую неделю жили дикарями на берегу Черного моря. Глеб искренне не понимал, как можно было променять ту жизнь на равномерную серую обыденность, но ничего не попишешь – время идет, и жизнь меняется. Меняются и люди. С Антохой они, конечно, все еще общались и периодически