Я протёр глаза кулаком и несколько раз моргнул, после чего начал медленно подниматься с пола. Передо мной предстала следующая картина: родственники, которые до этого так задорно танцевали, теперь сидели, опустив с грустью головы, за столом. Однако сидели они не за маленьким кухонным столом, а за большим раскладным, который тётя доставала только по очень важным праздникам и событиям. Мне тут же вспомнилось застолье после тётиных похорон, на котором присутствовали те же самые родственники, что сидели сейчас на кухне, и сидели они точно с такими же лицами и, что интересно, за тем же столом. Если я бы в действительности верил в то, что предметы могут собирать энергетику, то я с уверенностью мог бы сказать, что стол этот переполнен тёмной энергией, так как за ним было проведено достаточно много поминок.
За столом напротив меня сидела моя тётя. Окно сзади неё было занавешено чёрными шторами, но всё же закрывали они его не до конца, и тонкий лучик тусклого света, проходящий сквозь этот промежуток, падал на её чёрные волосы. В отличие от глаз большей части гостей, в глазах тёти не стояли слёзы, однако всё же на её лице читалась такая глубокая грусть, что, казалось, ещё немного – и её внутренние дамбы взорвутся. Даже если бы она не сидела напротив меня, даже если тусклый свет не освещал бы красиво её волосы и её лицо не казалось бы сосредоточением всей грусти на планете – даже если не было бы всего этого, я бы всё равно сумел бы выделить её среди других гостей. Она, как магнит, притягивала к себе взгляды присутствующих, без слов заставляла их наклонять к себе головы в почтении и тем самым создавала вокруг себя тёмную ауру, которую я не видел и не осязал, но которую чувствовал, чувствовал всей душой.
Все гости, включая и мою тётю, сидели в безмолвной тишине и практически непроглядной тьме. Лиц присутствующих, кроме лица моей тёти, освещённого тусклым светом, видно не было, как и не было видно лица того, кто после всеобщего затянутого молчания развеял тишину громким вздохом и последующими за ним тихими словами:
– Нам очень жаль, Даш, – пауза. – Нам… жаль, но ты должна знать, что… что мы всегда тебе поможем. Мы… мы…
И снова наступила тишина, на этот раз, кажется, ещё более неловкая для гостей, чем до этих слов. Мужчина с очень короткой стрижкой – в темноте только эти черты мне удалось различить, – опустил голову, будто стыдясь своих слов, и несколько раз кашлянул.
Половину минуты или чуть больше я пытался вспомнить, кому принадлежал этот голос, показавшийся мне очень знакомым. Я всматривался в тёмный силуэт мужчины, делая тем самым безуспешные попытки найти какие-нибудь знакомые черты. И вдруг меня осенило. Я понял, кому принадлежали эти слова, и очень удивился тому, что сразу не узнал его. Это был мой отец, который всего несколько минут назад задорнее всех отплясывал здесь, на кухне, и который тогда меньше