– Это другой, матушка. Он взяток не берет. Порядошный, – последнее слово Фон-Дрейер произнес с издевкою.
– Не может быть! – безапелляционно произнесла Гертруда, – Все берут, иначе жить на что?
– Я не беру, – потупился городничий, разглядывая на пальце наградной перстень.
– Дурак, – матушка ткнула Густава в бок, – Поэтому живем в долг. И всякий заезжий болван пользуется твоей мягкотелостью. А все потому, что не знаешь ты себе цену, дорогой мой. Вот назначил бы таксу, каждый и знал, что городничий Густав Густавич человек серьезный.
– Да не умею я взятки брать. Даже не знаю, какие суммы и по каким случаям требовать. А вдруг, запрошу больше, чем следует? Так меня и посадят в тюрьму …по доносу. Али меньше? Тогда какой смысл репутацию пачкать. Взятка – вопрос тонкой организации. На нее нюх нужен. Ну, не создан я для этого.
– Вот – вот, – покачала головой мать, – Сам и создаешь проблемы. На доходном, можно сказать, месте.
– Согласен, матушка.
Фон-Дрейер, наконец-таки, опрокинул рюмку и, задержав дыхание, выждал какое-то время.
Матушка, сидевшая рядом, грустно смотрела на него, держа на коленях руки. В ее взгляде читалось сочувствие и глубокое материнское сострадание к непутевому отпрыску. В это же время сухие пальцы ее левой руки, похожей на куриную лапку, сжимали пузырек с сердечными каплями, правой – перебирали тяжелые складки халата и подрагивали.
– Возьми арестованного Анания, – сказал ей Густав, словно оправдываясь, – Он, ведь, мне денег сулил. Еще во время обыска.
Гертруда Марковна, будто очнувшись, воскликнула:
– Так взял бы!
– Признаться, я иногда так думаю. Вот, взял бы, глядишь, и не было этой неприятной истории с заговором. Я бы даже не знал о нем.
– Видишь! А я что говорю!
Городничий хмыкнул и покачал головой.
– Поздно. Сейчас открылись многие обстоятельства, от которых не отвертеться… Опять же – чиновник из Вятки приехал. Наорал на меня. Обвинил в том, что я сам этот заговор выдумал.
Старуха отставила пузырек в сторону, решительно встала и положила руки на плечи сыну.
– С другой стороны, – продолжал рассуждать городничий, глядя на мать снизу вверх, – Что ежели и вправду – заговор? И Государя хотят убить. Ведь я, получается, спасу его от верной гибели. Все благодаря моей бдительности, а главное – неподкупности. Вот что вы тогда скажете, а?
Гертруда Марковна пригладила сыну на голове редкие седые волосы.
– Гордиться мною будете – вот что! – выдохнул Густав.
– Ну, дай Бог, – матушка поцеловала Густава в лоб и пошла к себе в спальню, позабыв сердечные капли на столике.
***
А Сарапульское дознание пришлось начать заново. Салтыков начал тем, что для острастки и пользы дела поднял всю вертикаль земской полиции. Затребовал дополнительные сведения о надзоре