– Но в этом ли причина вашего откровенного невезения?
Дрейер окончательно выпрямился и стоял по стойке смирно. С минуту губернский чиновник смотрел на городничего снизу – вверх. И только тут заметил на краешке его мундира маленькую, аккуратно заштопанную серыми нитками дырочку. Заплатка была так мастерски выполнена, что едва различима.
– Моя беда в том, что я честно служу Отечеству… Возможно, через чур честно, – отчеканил Дрейер, продолжая стоять не шелохнувшись.
Салтыков прекратил жевать и, облизывая жирные губы, стал взглядом искать по столу оставленные документы. Найдя заветную папку, воскликнул: «Ах, вот же она!» и, порывшись в ней, извлек секретный рапорт. Затем, держа его перед собою, произнес:
– Ваша честность, господин городничий, весьма хлопотное дело. И чем оно закончится – неизвестно. И что этот Ситников, он же Ананий, – «весьма важное лицо в расколе», – это вы сами решили, да? На основании чего? Непонятного письма, которое по зубам расшифровать последнему гимназисту? А может, вы его сами написали, левой рукою? Заскучали, и решили что-нибудь этакое выдумать? Раздуть из наимельчайшей пустяковины вселенский заговор?
Тут Салтыков сбавил тон, и произнес:
– Ведь я уже не первый раз у вас в городе, Густав Густавич! Ну что я вам плохого сделал, а? Обидел чем-то? Или плохо отозвался в ревизиях? В чем проблема, дорогой мой? …Ну, сидел бы я сейчас в Вятке, отдыхал от трудов праведных, а тут, представляете, – оказия. Вы не подумали, какая сейчас из-за вашего рапорта круговерть подымется?
Городничий горестно вздохнул и опустил голову.
– Ладно, – отступил Салтыков, отодвигая от себя недоеденное блюдо, – Давайте-ка завтра с допросами, на свежую голову…
– Так точно-с, – сухо ответил Дрейер и пошел прочь.
Почему городничий не осмелился возражать, Салтыков знал наверняка, поэтому не стеснялся в выражениях. Дело в том, что в прошлое свое посещение Сарапула в качестве проверяющего, губернский чиновник обнаружил небольшое, так сказать, разночтение, в делах винного пристава Владимирского. Не знамо почему, но за последнего вступился сам городничий и убедительно просил не давать делу огласки. Уж как он сумел убедить проверяющего – не имеет значения. Остался, однако, должен.
Поднявшись из-за стола, Салтыков добрел до кровати и рухнул на нее лицом вниз, тут же уснув без зазрений совести. На душевные терзания Фон-Дрейера ему было плевать. Точно так же, как и на все остальное.
Да пошли они к черту!
***
Придя домой, Густав Густавич украдкой пробрался в столовую, извлек из буфета графинчик, и присел за стол. Он был крайне расстроен нападками губернского чиновника, и оскорблен до глубины души. Оттого ему захотелось выпить и завершить с оппонентом незаконченный, как ему представлялось, диалог.
«Да что вы обо мне знаете, коллежский асессор! – говорил воображаемому визави городничий, –