Лена, в школьные годы самая близкая Ритина подруга, относилась к тем немногим, кто после окончания института вернулся навсегда в родной городок. На жизнь не жаловалась. Но Рита знала, что пришлось ей ой как нелегко. О своих достижениях распространяться не стала. Отшутилась, мол, всю жизнь подтверждала на опыте концепцию Шопенгауэра о смысле существования человека как о постоянной борьбе со смертью. А коль жива, улыбнулась она, то можно сказать – жизнь состоялась.
С большим опозданием, лишь после окончания вечерней службы, подошла сухонькая старушка. Поздоровалась до боли знакомым голоском. Уселась, склонив голову в белом ситцевом платке. Прежде чем взять приборы в руки, прочла «Отче наш», несколько раз перекрестилась, рюмку от себя отстранила. Господи, невольно помянула всуе господа Рита, неужели это Олечка. Секретарь комсомольской организации школы, здоровая, румяная, энергичная, фанатично преданная идеалам коммунизма, полная радостных надежд на светлое будущее всего человечества, лучшая спортсменка школы Олечка?! «На всё воля Божья, всё в руках Божьих, Господь управил, слава Господу». Помимо бесконечного повторения этих фраз и настойчивых требований всем «прийти к Богу», наконец поведала, что «Бог управил её детям жить в Швеции, а сильно пьющий муж, царствие ему небесное и слава Господу, помер». И что смысл её жизни в подготовке через молитвы и покаяния к вечной жизни. Фанатизм – это неизлечимо, подумала Рита, но благостному состоянию души Олечки позавидовала.
Ещё несколько человек, поочерёдно поведав свой жизненный путь, уютно вместившийся в привитое с детства представление о счастье: квартира, машина, жена (муж), дети – свою жизнь тоже сочли состоявшейся и полной (чем больше внуков, тем полнее) смысла.
Когда Рита, болезненно худая и потерянная, чей вид отнюдь не вызывал былой зависти у одноклассниц, коротко сообщила, что живет одна в Питере, детей нет, постоянной работы тоже, присутствующие не поверили своим ушам.
– Так случилось, – не вдаваясь в объяснения, ответила она на чей-то вопрос, мол, как же так, мы надеялись увидеть тебя по меньшей мере министром.
– Не повезло, – милостиво заключила прежде ухитрявшаяся делать в одном слове по три ошибки, а теперь хозяйка процветающего московского издательства Милочка, оплывшая и с огромными мешками под глазами. Однажды и навсегда уверовавшая, что неотразима, она безбожно кокетничала со всеми, включая подошедшего с подносом молоденького официанта, при этом изящно, по её мнению, размахивая руками, унизанными