– А ты как? – из уст Наташи вопрос звучит риторически. Она отчего-то уверена, что у Елизаровой всё отлично. Разглядывая Лизу и принесённый ею пакет, сама же отвечает: – Вижу. Всё та же гордая красавица. В достатке, – и вполне искренне добавляет: – Я рада за тебя.
Лишь после нескольких бокалов вина и настойчивой просьбы Олечки наконец рассказать, как она жила эти годы, Лиза решается:
– Доченьке сейчас было бы тридцать лет. Убита при ограблении. Сын прожил двадцать лет. И двадцать лет тяжело болел. Последствие менингита. Их отец – вы его знали, физтех окончил с отличием – бросил нас, когда мальчику не было и двух. Сейчас – сам овощ. После аварии. Помогаю ему, чем могу. Живу одна. Спасает работа. Пока держусь. Но, кажется, из последних сил. Сердце.
Все молчат. Наташа закрыла лицо ладонями. Саша задумчиво крутит двумя пальцами рюмку. В глазах Олечки застыло безмерное удивление:
– Как вообще это можно вынести?! За что?! Ты же никому ничего плохого не сделала.
– Карму изживаю, должно быть, – виновато улыбнувшись, совсем тихо произносит Лиза.
И снова повисает молчание. Все словно оцепенели. Принятая ими прямо в сердце тяжесть её горя – неподъёмна. Видимо, мне не стоило быть столь откровенной, думает Лиза. Но говорить неправду она не умеет, даже тогда, когда следовало бы. И после долгой тягостной паузы будто в утешение присутствующим и в оправдание себе начинает читать по памяти ровным, бесстрастным голосом:
– Не бывает много, не бывает мало. В мальчике убогом я себя узнала. Только чашу с ядом, Господи, прости, выпить, как бы надо, не нашла я сил. Не бывает поздно, не бывает рано. Вновь напиток роздан, кровоточит рана. Девочка сокрыта, кто провёл межу? Это я убита, на полу лежу. Мирозданья гула не вмещает слух. Это я распнула свой высокий дух. Это я во мраке бед своих брожу. Родовую накипь кровью вывожу. Постигаю Адом тайны бытия. Веруя, наградой мне судьба моя.
На этот раз горестное молчание, длящееся уже несколько минут, прерывает Саша. Приложив обе руки к груди и глядя куда-то вдаль, он сдавленным голосом говорит:
– Я должен признаться, Лиза, что я тебя, ну как бы сказать, ну не очень любил, что ли. Не очень хотел с тобой общаться. Мы все… не очень. Ты казалась нам… Но ты другая.
– Теперь другая, – горько усмехнулась Лиза.
– Ты приходи к нам в любое время, – он смахнул с уголков водянисто-голубых глаз слезы, наполнил стакан вином и протянул через стол Лизе.
Лиза подумала, что вот сейчас убеждённый атеист Саша Монастырский,