Димон дождался, когда все разойдутся, и вернулся под предлогом забытого зонтика. Ирочка была рада его возвращению. Ещё во время похорон она обратила внимание на обаятельного светловолосого парня, в ком с трудом узнала недавнего мальчишку из соседней коммунальной квартиры. Сквозь скорбную маску, которую он старательно, но не всегда успешно натягивал на лицо, просвечивала безмятежная радость жизни. А её Ирочке последнее время так не хватало.
Рассмешить Ирочку в тот вечер Димону не удалось. Но проснулись они в одной постели, тесно прижавшись друг к другу. Ирочка уже давно лежала не шевелясь и надышаться не могла его дыханием.
– Я тебя люблю, – сказал Димон, прощаясь в прихожей долгим-долгим поцелуем в губы. В какой-то момент она открыла глаза и взглянула ему в лицо. Оно выражало блаженство. И Ирочка почти поверила. В памяти всплыла строка Пушкина: «Ах, обмануть меня не трудно. Я сам обманываться рад!» Ну и пусть, подумала Ирочка, пусть не верное, пусть короткое, пусть греховное, но счастье!
Она ждала его каждый вечер. Но прошла неделя, другая, а он всё не шёл. Наконец раздался долгожданный звонок в дверь. Ирочка с выпрыгивающим сердцем бросилась открывать. На пороге стоял Артист с бутылкой шампанского в руке. Ей сделалось невыносимо тоскливо и захотелось выпить.
– Входи, – сказала она и прошла в гостиную.
Аркаша всё ещё надеялся перетащить стол в профессорскую библиотеку. На болтовню соседей о якобы готовящемся отъезде Ирочки к мужу внимания не обращал. Зачем ей Израиль, если рядом есть он, поэт Аркадий Бессер. Не теряя времени, он приступил к обольщению.
– На заседаниях союза писателей, членом которого я, как ты знаешь, я являюсь, мы иногда пишем экспромты. Давай попробуем. Ты, конечно, не поэт, но я тебе помогу.
Ирочка сама открыла бутылку, наполнила бокал и залпом выпила:
– А-а-а, – махнула она рукой, – давай попробуем.
Аркаша выдал заготовленный дома «экспромт»:
– Задуй свечу и прислонись ко мне.
Не говори, что истина в вине.
Что ты одна, то не вина,
Но ты не выпита до дна…
И в том же духе ещё строк десять, смысл которых сводился к тому, что Ирочке следует немедленно и навсегда пасть в его объятия. По мере того как он читал, она, никогда стихов не писавшая, но воспитанная на лучших образцах русской и зарубежной поэзии, приходила в бешенство. Осушив ещё один бокал, вышла из комнаты, но вскоре вернулась с карандашом и листом бумаги. Не отрываясь, написала и прочла:
– Не зажигая, не погасишь свечи.
А если прислонюсь, то лишь к стене.
И в этот серый скучный вечер
И не мечтай ты даже обо мне.
Хоть у тебя улыбка Аполлона,
И щедростью себя ты превзошёл,
Прости, мой друг, но я люблю Димона,
Хоть он сегодня снова