Когда полевой скарб был полностью приготовлен, начальник нашего отряда, Леонид, позвал меня и Антона:
– Пойдёмте, оцените общую обстановку.
Леониду было лет тридцать с небольшим. Мягкие светлые волосы его и такие же усы, довольно длинные, имели сероватый оттенок, из-за чего, возможно, с близкого расстояния он казался мне моложавым стариком. Между тем шагов со ста благодаря стройности и ловкости движений, которые его отличали, я мог принять его за хлопца юнее меня.
На камеральном столе Леонид разложил перед нами супрематического вида геологическую карту и негромким голосом стал прояснять для нас геологическое строение района. Свиты3 осадочных пород носили местные названия и чуждой для моего слуха и непролазной для моего воображения совокупностью звуков – вроде «ягкх» – отвлекали меня от естества дела.
Никицкий между тем о чём-то иногда Леонида спрашивал, и всякий раз я сознавал, что точно в этом месте нужны пояснения, чтобы не повредилась логика рассказа. Всякий раз я говорил себе: следующий такой вопрос задам я, но так ни одного и не придумал.
Изредка в горницу вторгался начальник партии Григорий Николаевич Найцев, трескучим голосом обсуждавший с людьми вопросы. Постепенно я разобрался в распределении партийных полномочий. Собственно геологическая часть работы была в ведении главного геолога. Начальник отряда отвечал за всё, что касалось устройства полевой жизни. Снабжением и сношением с другими организациями занимался начальник партии. Это был крупный с крупными чертами лица мужчина лет шестидесяти пяти. В седине его всегда разлохмаченных волос кое-где просматривалась рыжина. Он всегда был готов похохотать – и не думая прикрывать заполненный железными зубами рот.
Под конец нашего урока Найцев возгласил:
– Всё это хорошо – а гитара есть у вас?
– Есть.
– Молодцы! Умеете практику проходить.
Позже мы узнали, причём тут гитара. Приезжая по надобности в наш отряд, Найцев не упускал случая пустить в ход этот инструмент для тех, кто подтянулся к костру – а часто находился и повод для того, чтобы из глубины чьего-то рюкзака вышла на пламя, как просвечивающее насквозь исполинское насекомое, бутылка водки или вина. Григорий Николаевич любил песни о пиратах и, когда пел: «Святая Дева, Южный Крест! Святая Дева, Южный Крест! Святая Дева, Южный Крест и звонкие пиастры!», – я думал: так он же и есть пират! Старый пират! Сидел бы себе дома, в халате, у очага, да потягивал излюбленный ром – так нет же: пристало ему трястись часами по тундрам на вездеходах, таскать грузы, мёрзнуть в палатках, честить комаров, есть гречневую кашу с дымом и нервничать попав на неделового председателя поселкового Совета! Впрочем, Найцев, как никто другой – с помощью раскатистого флибустьерского смеха и прибауток, – умел договориться с местными властями.
Репертуары Найцева и Никицкого совпадали разве что единичными песнями. Лирическая манера исполнения, свойственная Антону, была ничуть не похожа на исполненное театральных ухваток пение Григория