Слухи оказались верными. Отшельник лежал мертв в углу пещеры.
Крестьяне, последовавшие примеру старосты, сгрудились за его спиной в кружок, разглядывая пещеру широко раскрытыми глазами. Привело их сюда любопытство, хотелось им взглянуть на бытие отошедшего в иной мир затворника. При жизни, они обходили далеко стороной его скудную обитель – пещеру с закопченными стенами и лежанкой, сколоченной из грубых, колотых сосновых плах, на которых лежала охапка полуистлевшей соломы. Стол, вернее уж подобие стола, да листвяжная чурка, выполняющая роль табурета, дополняли интерьер жилища анахорета. Сам он, до невозможности исхудавший, костлявый, обтянутый желтой, похожей на пергамент кожей, лежал скрючившись в углу пещеры. Пришедшие к пещере анахорета жители Чаловки, а смелых набралось с дюжину, испуганно крестились, при виде умершего отшельника. Одна из деревенских баб прошептала.
– Ой господи, дык он на корню совсем высох! Вишь, как довел себя-то своими молитвами. Прими, Господи, раба Свово в месте спасения, на которое он надеется по милосердию Твому! Аминь!
Вся одежонка отшельника была изорвана и представляла из себя сплошные лохмотья. На правой его ноге находилась прикованная пудовая гиря. Железный обруч, к которому была прикреплена гиря, оставил за прошедшие десятилетия страшный багровый рубец и лохматящиеся струпья кожи. Было просто немыслимо, как живой человек, мог вынести такие, добровольно причиняемые себе страдания.
На столе лежало несколько книг. Потрепанные страницы красноречиво говорили о том, что их владелец провел много времени над изучением священных писаний. Одна из книг выделялась дивной обложкой. Деревянная, обтянутая тисненной кожей, с двумя замысловатыми медными застежками.
Деревенский староста, на правах старшего, подошел, и взял такую чудную книгу в руки. Заскорузлые пальцы извечного труженика отворили диковинку из потустороннего мира. Мужики и бабы обступили кольцом старосту и с религиозным трепетом, разбавленным изрядной долей деревенского любопытства, разглядывали цветное изображение царя Давида, все эти непонятные и все же такие привлекательные черные и красные буквицы церковно-славянского языка, выведенные каллиграфическим почерком монаха-переписчика в давно канувшие в Лету дни, еще до раскола Русской Православной Церкви.
Большинство обитателей деревни Чаловки были неграмотны, но даже если бы они умели читать, то наверняка не смогли бы прочесть старославянский текст, каким была написана эта книга, «Псалмы царя Давида».
Утолив любопытство, крестьяне стояли на перепутье. Что делать с усопшим рабом Божьим. Похоронить на деревенском погосте? Нет. Поп-батюшка не позволит раскольника-каторжника предать земле рядом с православным людом. Но ведь человек же! Не оставлять же его зверям диким на съедение.
Как известно, деревенские жители, при всей присущей им душевной простоте, находят верное решение насущных проблем.
Так