У Черного Морока, всю долгую жизнь проведшего во мраке, более чем прекрасное зрение, – и даже сквозь чужой страх он увидел, что жертвы убегают, они уже у края пещеры. Глупо, – он – всегда был молниеносен: один прыжок – и смертоносная туша уже нависает над бегущими людишками.
«Лучник, луч!».
Знакомые слова, и глупые: в Безвременье нет ни света, ни лучей. Здесь даже молнии – черные.
«Как они посмели принести сюда отвратительный свет?».
Это же кричал не Черный Морок, а чужой, уже надоевший, Страх в его глазах.
Нет никакого света, это же отблеск молнии на мече, только меч оказался длинным, отвратительно длинным, хорошо отполированным мечом. И отвратительно острым.
Шкура Черного Морока давно уже загрубела от времени, от холода и вечного лежания на голых камнях. Но сейчас она лопнула, словно кожа слабого человечишки, и меч, не встретив сопротивления, пошел дальше, разделяя Черный Морок пополам.
«Лучник, оставь его. Время уходит».
«Глупцы! Время здесь не имеет значения. Пусть уходит. Лишь бы не ушли…».
А жертвы уходят, убегают, у….
Черный Морок метнулся вслед за ними, и распался на две части, нет, на три. Здоровая рука метнулась вслед за беглецами, но, не выполнив последнего желания, упала в шаге от жертв.
И Первобытный страх Змеиной расы… уже отрывался от затухающих глаз.
5
Так порою бывает. Создатель Боевого Лабиринта сам впервые сознательно перемещается с его помощью. И это значительно отличается от перемещения с помощью Зеркал.
Лучник глянул вперед: далеконько до троицы, – и ему с Рамитой пришлось приложить немало сил, чтобы догнать их.
Лучник по инерции воткнулся в спину Тартара, едва не сбив с ног его и не уронив на землю Рамиту. Троица стояла, как вкопанная и растерянно озиралась: поскольку – так же не бывает? – пред ними внезапно выросла густая стена из саталовых деревьев, и пробиться через нее не представлялось никакой возможности. А где-то, недалеко позади, двигалось за ними нечто Чужое, но, кажется, давно уже привычное.
И время утекало. Возможно, как раз, сквозь эту непроходимую стену.
– Опоздали? – Все же устояв на ногах, замер в растерянности Тартар. – И что теперь? Обратно-то вернуться сможем?
– Куда-нибудь вернемся. – Это уже Даугратинья. – Ищите, как пройти вперед, то есть назад. – И вопросительно оглянулась на Рамиту.
Арель и Ола, как помнится, пели совсем другую песню, но у Лучника не было сомнений, что и эта, и та песни очень схожи.
У Рамиты снова отсутствовал взгляд, как и тогда, у острова. Но не та была песня, и не было сегодня ни шелеста листьев, ни шевеления деревьев. У сатала нет листьев, это же …. Наверное, это хвоя. Рука сама тянулась потрогать, но еще не пришедший в норму разум предупреждал: «Не след…». И уже проявился в стене метрах в пяти левее их серебристый овал, и это был нужный овал. По его дымчатой поверхности проскальзывали