Два поселения объединяла общая беда – на сотни километров вокруг раскинулись бескрайние поля и непроходимые леса, так что мы были отчуждены от мира, и, порой, казалось, забыты даже Богом. Связь с внешним миром – домашние телефоны (сотовые только у трех человек), телевидение с семью каналами, радио, электричество. Газа и водопровода в деревнях не было.
В наших краях сохранились традиции старых славян. У нас по-прежнему царило многобожие, многие семьи поклонялись Сварогу, Ладе, Белобогу, Чуру, Яриле и многим другим. Хоть в Заивье и стояла православная церковь, прихожан было от силы человек десять, двое из которых служители – Алексей и Даниил. Мы отмечали все языческие праздники: Карачун, Солнечное Рождество, Щедрец, Починки, Масленицу, День и ночь Ивана Купалы; приносили жертвы богам (резали скот, птицу, дичь). Язычники не очень-то любили православных, как и они – язычников, однако все старались этого не показывать, и жизнь текла спокойно и размеренно.
***
Мне было семь лет. Я готовился ко сну, как вдруг кто-то стал с силой долбить в дверь, будто пытаясь сорвать её с петель. Я испугался и закутался в покрывало. Баба Леда открыла дверь. На крыльце, с испуганным и в то же время раскрасневшимся от злости лицом, стоял отец Алексей. Он что-то прошептал бабке. Леда повернулась в мою сторону, приказала спать и удалилась с батюшкой на кухню.
Моё детское любопытство не давало мне покоя, мне нужно было знать, по какой же причине священник поздним вечером врывается к староверке в дом и что такого срочного он хочет ей сообщить. Я на цыпочках подобрался к стенке кухни. Наверху, справа от двери, было окошко. Я встал на полку, дотянувшись до отверстия, аккуратно толкнул дверцу, и стал смотреть и слушать.
– Алёш, и тебе не стыдно меня о таком просить?
– Да я не знаю, что мне еще делать! – Во всём виновата эта потаскушка. Лена не должна ничего знать, одному Богу известно, что она со мной сотворит!
Лицо священника пылало. Казалось, вот-вот брызнут в стороны искры, старая прогнившая древесина кухонного стола полыхнёт огнём и истлеет до едва теплящихся углей.
Баба Леда протянула мужчине серую мокрую тряпку, напоминающую марлю, и Алексей принялся обтирать своё разгоряченное лицо. Выражение его лица поразило меня: в его глазах читались злоба, страх и стыд. Но страха за последствия от содеянного в них всё же было больше.
– Ну… А, что я получу взамен?
– Место на кладбище у церкви?
– На кой черт мне это место! Я хочу ту икону, золотую, с изображением Божьей матери!
– Лед, ты же знаешь, она много значит для церкви, для меня и для прихожан. Это святая святых, я не могу тебе её отдать. Да и зачем она тебе, язычнице?!
В какой-то момент мне показалось, что бабку обидели эти слова. Но она, ухмыльнувшись, пошмыгала носом и громко вздохнула, продолжая с лёгким