Эромемуары. Вадим Безанов

аттической солью насмешки: дескать, папа, а почему тебе не устроить меня прямо здесь, в этом нашем очередном родном областном центре. А что? Вот будет служба отечеству: из дому в часть на утреннее построение, с вечерней поверки из казармы – домой, в привычную постельку… Отец не обиделся, по-моему, даже напротив. И приступил к следующему этапу подготовки: обучению ловко и скоро наматывать на ноги портянки. Увлекательнейшее занятие, доложу я вам, мои не проходившие срочную службу читатели!.. Далее, несомненно, не избежал бы я ежеутренних кроссов на 6 километров в кирзачах, которые папа не преминул притащить с подведомственных ему военных складов, и, возможно, окапываний с помощью сапёрной лопатки, но сумел всех этих прелестей солдатской службы избежать, пусть и на время. Я решил немножко погегемонить – вступил в ярды рабочего класса, устроившись учеником слесаря-расточника на электротехнический завод…

      Мастера моего звали Джеймс. Из чего яснее ясного, каких он был кровей. Было ему тогда под шестьдесят, но выглядел он много моложе со своей красивой полусединой, стрелками-усиками и задорно выпяченной вперёд грудью. У меня он почему-то ассоциировался с французскими гусарами наполеоновских времён. С тем же бригадиром Жераром, например…

      Своё отчество он от меня не утаил, но звать себя велел категорически только по имени. И правильно: обращение «Джеймс Аршалуйсович» даже от частого употребления не сделалось бы более привычным и не перестало бы вызывать в окружающих весёлое недоумения, чреватое колкими комментариями. Ко всему прочему, мастера моего величали Джеймсом не только в пролетарских кругах нашего завода, но и в собственной семье, никаким домашним псевдонимом это зафиксированное в паспорте имя не заменяя. Объяснялась эта странность просто. Джеймс, по его же выражению, был родом из тех доверчивых заграничных армянских ослов, которые после окончания Второй мировой войны повелись на большевистскую пропаганду и рискнули вернуться на так называемую историческую родину, то есть в Советскую Армению. Правда до этой самой родины у него по ходу дела хватило ума не добраться – осесть по сю сторону кавказского хребта…

      Надо отдать Джеймсу должное – принял он меня к себе в ученики с распростёртыми объятиями. Позже выяснилось – из каких соображений. Джеймс был ходок. Причем – тот ещё. Это я сейчас знаю, что его имя означает «следующий по пятам» и, стало быть, сама судьба неволила его не пропускать ни одной подходящей по возрасту юбки (а подходили ему все, кто был старше его дочек двумя-тремя годами и младше родной матери – двадцатью), а тогда я полагал, что кому же и гусарить, как не ему, обладателю счастливой внешности, соответствующей его недюжинному темпераменту. Поэтому обучение моё премудростям корректного сверления огромных дыр в толстых металлических плитах и шлифовке мелких деталей шло с беспримерным опережением графика. Уже через месяц я мог почти на две трети заменять моего мастера на производстве, что позволяло ему активно