Симулятор совести. Вячеслав Владимирович Камедин

ним и бумажника с деньгами и документов, и всего прочего, что находилось в нём. Вероятно, он был уже на дне, и отправляться на поиски не имело смысла. Хорошо, что ключи от квартирки, которую я снимал, всегда носил на цепочке, пристёгнутой к ремню брюк.

      Когда я наконец-то добрался до дома, то рухнул на кровать, не раздеваясь и не сняв башмаком. Уснул я сразу, и во сне вновь и вновь переживал всё, что произошло этим днём. Не просыпаясь, я старался отогнать от себя эти навязчивые сновидения, избавиться от снов вообще, чтобы отдохнуть, ведь даже во сне я думал, что очень и очень устал. То мне снилась Верочка, уплывающая от меня по реке, и я изо всех сих пытаюсь её догнать, и это у меня почти получается. Я стараюсь ухватить и хватаю её за купальник, но она выскальзывает из него, и я остаюсь ни с чем, держа в руке мокрую тряпицу. То те мальчишки, спасавшие меня, пытающиеся анимировать бездыханную Верочку, а бармен, воспользовавшийся её бессознательным состоянием, стягивает с неё вожделенный элемент нижнего белья, приговаривая: «это – для моей коллекции». Я сильно ударяю его по лицу. Он падает в воду и тонет. Снился мне и тот старенький грохочущих трамвай, битком набитый людьми, всё теснее и теснее сдавливающих меня со всех сторон. Я понимаю, что вот-вот моя остановка, я прошу пропустить меня к выходу, но никто меня не слушает. И я еду и еду, проезжая остановку за остановкой. Я умоляю, кричу, чтобы меня выпустили, я задыхаюсь от вони пота окруживших меня тел. Но меня не слушают, всем безразлична моя судьба. Только та молодая парочка, которую бесстыдно обокрал бармен, сочувственно глядят на меня и что-то кричат сквозь толпу. Я напрягаю слух, чтобы расслышать, но мне мешает мальчик, который стоит рядом, дергает меня за рукав и просит рассказать про ангелов. Вдруг толпа отступает от меня и, покачивая головами, осуждающе шепчется: «посмотрите, ведь он совсем голый». Я осматриваю себя – действительно, стою совершенно голый. Кто-то бросается на меня, пытается скрутить. Я сопротивляюсь: бью из всех сил руками и ногами их. Вижу, как разбиваются их лица, как кровь заливает их рубашки, брюки и платья. Я вспоминаю, что в кармане пиджака лежат Верочкины трусики, и, чтобы хоть как-то скрыть свою наготу, натягиваю их на себя. Те, которые пытались связать меня, начинают смеяться и от смеха падают в реку. Я остаюсь один в трамвае. Трамвай необычно длинный, похожий на тёмный подвальный коридор, и из глубины этого коридора ко мне кто-то шагает, покачиваясь в ритм движения трамвая. Я узнаю в нём Павлова. Он подходит и протягивает на ладони какую-то странную, черного цвета пилюлю. Что это? – спрашиваю я. Вы ведь совсем голый, – отвечает он, – и даже то, что вы на себя нацепили, не оправдывает вас. У вас нет ни стыда, ни совести. А это, – говорит он, – это должно помочь вам. В этой таблетке ваша совесть.… И ещё. Мне показалось, что во сне я вспомнил то, что происходило со мною по пути от кабака до деревянного моста, и это привело меня в такой животный ужас, что я зарыдал во сне. Причудилось мне, что будто бы я иду по пыльному, грязному переулку, сплошь заваленному обрывками газет, бутылками и прочем бытовым мусором. В переулке ни души. Солнце стоит высоко, и невыносимо душно. Ко мне навстречу бредет мужичок неприглядного