– Да, проще некуда, – усмехнулся я. – Но почему же вы уверены, что я вам подхожу?
– Мы пришли, – произнёс он вместо ответа, и открыл одну из железных дверей в конце коридора.
Комната, в которую мы вошли, так разительно отличалась от того антуража больницы, к которому я начал привыкать, что я невольно и сам забыл о своем вопросе. Мягкая роскошная мебель, выполненная с хорошим дизайнерским вкусом, стены со встроенными аквариумами с немыслимо сказочными подсветками, ковры на полу.… На стеклянных столиках всевозможные напитки и фрукты. В общем, всё походило на первоклассный бордель, чем на комнату для научных сотрудников. Лёгкая, негромкая музыка, льющаяся, чудилось, откуда-то сверху, эту фантасмагорическую картину делала полной, законченной. В глубине комнаты оказалась ещё одна дверь, ведущая в сауну. Павлов проводил меня туда, дал указания сложить всю одежду в специальную корзину, пожелал хорошо отдохнуть и удалился. Оставшись один первое, что я сделал, – выматерил Павлова, весь этот исследовательский центр и самого себя за согласие на эту авантюру. Затем, раздевшись до гола, направился в сауну. Быстро разобравшись с электроникой, регулирующей температуру и подачу пара, я взобрался на верхнюю полку, закрыл глаза и наконец-то за долгие дни расслабился. Я решил больше не ломать голову; действительно, необходимо было отдохнуть. Слишком многое было пережито в такие сжатые сроки, и психика была на взводе. Насколько б ни была крепка цепь, но и у всякой цепи есть свой предел прочности. А я был уверен, что достаточно было б ещё полчаса таких умственных напряжений, и предел моей прочности не заставил бы себя ждать. Так что… к черту всё!
Пахло деревом и раскалёнными камнями. Пар был сухой, и дышалось легко, и я дышал глубоко и ровно, прислушиваясь к каждому вдоху. В сознание начали проплывать кадры из далёкого детства. Деревенька на краю мира, отгороженная от этого мира непроходимой стеной леса, только пыльная, жёлтая дорога – единственная нить, ведущая к цивилизации. Низенькая банька по четвергам, тёмная, прокопчённая, со щелями возле двери, откуда неприятно дуло. Плеснёшь ковш воды на раскалённый металл – и всё становиться призрачно сиреневым от заклубившегося парка. Жар обжигает плечи и печёт затылок, но из-под лавок всё одно тянет холодком, и ты спешишь залезть с ногами на эту самую лавку, пока живой, обжигающий воздух не ушёл прочь. Я приезжал сюда гостить на летние каникулы, и после городских условий было дико и странно мыться раз в неделю. Но к концу лета просто и не представляешь другого образа существования, как жизнь здесь. В памяти почему-то стёрлись события, подробности жизни в деревне, лица и имена людей, живущих там. Лишь осталось воспоминание о той бане, чёткое, яркое, словно я недавно из неё вышел. Даже запах, своеобразный, не сравнимый ни с чем, отдающий кисловатым подгнившим деревом и застоявшейся водой, живо ощущается теперь, по прошествии стольких лет.
2
Выйдя