Потом – школа.
Веселая общительная женщина очень скоро превратилась в замкнутую, а затем и во вспыльчивую: горе оборотилось разливами желчи. Нормальные детские шалости, которым в счастливые годы она улыбалась, стали доводить ее порой до исступления и истерик. Дети многое понимают в жизни взрослых, понимали они и горе матери, после наказания жались к ней… прощали незаслуженную жестокость.
Жизнь свою полька посвятила детям. Несмотря на подходящие партии, так и осталась одиночкой.
Лет с шести до восьми у нас с Басей была «любовь»… Известно ведь, что «любви все возрасты покорны». Однако, в первом классе я «втрескался» в хорошенькую немку.
В дальнейшем, когда мы подросли и стали отроками, увлеклись ставшими модными тогда западноевропейскими танцами. Бася была легкой, как елочная балерина, партнершей. Казалось, она чувствовала заранее каждое очередное «па».
Снова, но уже без юмора, кумушки двора заговорили о нас с Басей как о женихе и невесте. Даже стали прикидывать: а где же мы жить будем, когда поженимся? Ведь квартиры были такими, что втиснуть в них, кроме уже живущих, еще одного жильца немыслимо, во всяком случае, именно так обстояло дело с квартирами как у предполагаемого «жениха», так и у предполагаемой «невесты». Но напрасно сушили мозги над этой проблемой кумушки – наша близость ограничивалась танцами да отличными бесполыми товарищескими отношениями. Бася была хорошей девушкой, я это отлично понимал, но не более. Возможно, в дальнейшем, что-либо и переменилось бы в наших отношениях, но в шестнадцать лет моя «невеста» встретила мужчину старше ее лет на десять, полюбила его и вышла замуж…
А Николай (что я тоже узнал от Липатовых) в Красной Армии, воюет…
…Было уже заполночь. В лесу стало заметно холоднее, неподалеку, в кустах, что-то прошуршало. Раздался крик совы. Но все это воспринималось как сквозь слой ваты. Мозг был занят воспоминаниями и размышлениями о былом… Вот перед мысленным взором возникло очередное… О еврейской семье, состоящей из двух человек: матери и взрослого сына, у которых постоянная сырость стен их жилища высосала здоровье. Оба заболели туберкулезом легких.
Я помню тщедушную согбенную болезнью старушку, почти непрерывно кашляющую и отхаркивающую огромное количество мокроты, то с кровью, то без нее. Но старушку ли? Ведь ее сыну было не более тридцати лет, поэтому, надо думать, матери его не могло быть больше пятидесяти. Однако, ей можно было дать все восемьдесят. Болезнь сделала ее раздражительной и желчной,