Вышли после захода солнца, прихватив нехитрые пожитки: циновки и сушеную рыбу. Сделали большую дугу, обходя Ак-Мечеть, чтобы не нарваться на казаков, рассчитывая к утру выйти на южное побережье Тарханкута. Тьма была кромешная, в небе ни одной звезды; шли осторожно, почти наощупь. Жульена несли на носилках, сделанных из невода и двух палок. Откуда-то к нам донесся приглушенный лай собак, и мы пошли на этот звук. По расчетам Лавуазье справа от них должна быть деревня Караджа; они видели, когда проплывали мимо, у причала рыбацкие лодки. Вот, если нам повезет, то в Евпаторию можно уйти на веслах. Кроме собак стали слышны и петухи, и вскоре они оказались в центре небольшой деревушки из четырех десятков домов. Обессиленные переходом, мы опустились на траву на небольшом холмике в центре села. Первыми нас обнаружили несколько дворняжек; они подняли истошный лай и не успокаивались до тех пор, пока каждая не получила по сушеной рыбешке. После угощения они улеглись поодаль, ворча и настороженно поглядывая на пришельцев, готовые в любую минуту поднять тревогу. Затем появились несколько женщин, они также настороженно вглядывались в незнакомых людей.
Каспар произнес хорошо известное ему русское слово – хлеб, и показал на открытый рот.
Женщины ушли, затем возвратились; они принесли с собой хлеб, (настоящий хлеб!) вареные яйца и молоко. Боже, какой это был пир, я просто не могу вам передать!
– Вы кто такие? – нам показалось, что так спросила одна из них.
– Франсе! – ответил за всех Каспар, – сольдат! Франция!
Женщины оживленно стали обсуждать услышанное; несколько раз было произнесено одно и то же имя, и за кем-то тотчас было отправлено двое мальчишек, из числа уже обступивших место событий. Мы заканчивали свою трапезу, когда появилось новое действующее лицо. Этот человек еще не стар, но он сильно хромал, опираясь на палку. Когда он подошел, мы заметили, что у него нет кисти руки, а вместо глаза и уха один ужасный шрам на все лицо. Приблизившись, он выронил палку и упал на колени, протягивая к нам руки и выкрикивая нечто, как нам показалось, не понятное и самим русским женщинам. Калека принялся трогать каждого из нас единственной рукой, на которой были не все пальцы, он гладил наши плечи, руки, волосы, говорил что-то ласковое беззубым ртом, заглядывая каждому в лицо единственным глазом, из которого непрерывно катились слезы. Нам он показался безумцем. Он пытался силой затащить некоторых женщин в наш круг, хватая каждую здоровой рукой и культей указывая на кого-нибудь из нас, те неистово отбивались и тоже плакали. Наконец, им удалось увести его прочь.
Вскоре, в сопровождении восторженных ребятишек, появилась высокая светловолосая женщина. По тому, как все умолкли, можно было предполагать, что в лице этой женщины, причем необычайно