– Вер, скажи честно, это ты нацарапала? – уточнил я, подходя к двери съёмной квартиры. В полумраке подъезда, подсвеченные тусклым фонарным светом из окна, буквы на вздыбленной краске казались ещё более шершавыми и взъерошенными.
– Что я, чудачка какая-нибудь, на дверях писать?
– Ну да, ну да… Не чудачка,– пробормотал я.– Спасибо тебе за Таню.
– Это не было сложно. Зайдёшь ко мне? – спросила Вера, и я понял: ей бы хотелось, чтобы зашёл.
– Нет,– ответил я и понял: мне ужасно не хотелось заходить. А может, стоило согласиться? Кто знает, вдруг за ночь этаж исчезнет? Или Вера посвятит меня в какие-то свои тайны? Или вовсе откажется от принципов и между нами случится то, ради чего я согласился сыграть по правилам, установленным соседкой из 96-й квартиры?
– Ещё не пришла пора израсходовать третью,– я хотел сказать «последнюю», но не стал,– попытку.
Глава 11
Юлия Владимировна позвонила, когда Таня уже проснулась. В банном халате и с большим махровым полотенцем на голове, она сидела на кухонном диванчике. Большая кружка с кофе обжигала пальцы, но не согревала. Именно так: обжигала, но не грела. И душ – почти кипяток, но тоже не согрел. Всю ночь Таню бил озноб, а смрадный запах разлагающейся опухоли она чувствовала до сих пор от собственной кожи – через ванильный аромат средства для тела, через отдушку шампуня, через цитрусовые нотки крема для рук. Через всё многообразие запахов мира. Сквозь кофе, в конце концов! (Даром что кружка с горячим напитком прямо у ноздрей!) И пар тоже обжигает, но не греет.
Трель телефонного звонка некоторое время покачивалась на вибрации. Мобильник валялся в комнате. Таня не хотела вставать. Звук стал тише: аппарат доехал до края и упал с прикроватной тумбочки, динамик утонул в мягком ворсе напольного ковра.
Полотенце вдруг размоталось и едва не окунуло уголок в кофе. Таня отставила кружку, наспех кое-как вытерла волосы по дороге в комнату и бросила полотенце на кровать. Подняла мобильник.
Юля. Надо перезвонить.
– Алло.
– Танюш, ты как?
– Ещё не поняла.
– Не волнуйся, звонила дочь Игоря Валентиновича, она не имеет претензий ни к тебе лично, ни к больнице в целом. Приносит свои извинения за вчерашнюю грубость. Руководство больницы довольно, что обошлось без шума.
– Я несколько раз могла от него вырваться,– Таня крутила в голове события вчерашнего вечера. Теперь ей казалось, что вырваться она могла, когда угодно, а не только «несколько раз». И держал её пациент не так уж крепко, и нож у него был не страшный. Тупой. Не хлебный же, буфетчицей самолично наточенный. На шее осталась какая-то ерунда: едва различимые ссадины.
– Ещё чего не хватало! А если бы он тебя серьёзно поранил?
– Юль, знаешь, я не потому не вырывалась, что не могла. Я подумала: он пациент, ему жить осталось недолго, у него есть последнее желание и, вероятно, последняя возможность его осуществить. Пусть даже и таким способом. Он имел право…
– На что? На что он имел