– Идёт.
– Чтобы успокоить совесть, Франсуа, пошли им денег. В Градиньяне на сто золотых экю можно неплохо пожить.
Незнакомец вытащил из комода мешочек, в котором звенели монеты.
– Когда в Париже станет спокойнее, отправимся отсюда. Да, ещё одно условие: придётся выучить русский язык. Люблю, знаешь ли, родную речь.
– Как мне называть вас, мсье? – поинтересовался гугенот.
– Называй монсеньором. Монсеньор Дерюгин. Сможешь выговорить?
– Я буду стараться, – ушёл от ответа Баррье.
Глава
3
Тёплым летним днём тверской помещик Павел Григорьевич Гусятников сидел на балконе своей усадьбы и покуривал трубку. В деревне Медное Павел Григорьевич провёл всю жизнь, если не считать нескольких лет обучения в кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, откуда дворянина Гусятникова попёрли за несоответствующее дворянскому достоинству поведение.
Формулировка «за несоответствующее дворянскому достоинству поведение» больше всего обижала Павла Григорьевича. Ничего зазорного, с его точки зрения, он с двумя другими кадетами не делал. Так, грешки молодости.
Отец, Григорий Евсеевич Гусятников, участник Северной войны со шведами, говорить много не стал, а потащил сынка на двор и лично отстегал вожжами. Кричать было нельзя – прислуга бы услышала. Вот Пашка и стискивал зубы.
Григорий Евсеевич махнул на сына рукой, мол, живи как сможешь. Но учителей из столицы выписал. Паша неохотно постигал науки, учился изъясняться по-аглицки и по-французски.
Сегодня те дни казались Павлу Григорьевичу полными глубокого смысла. Шалопайство и юношеская глупость отступили на задний план. На склоне лет многое прощаешь не только себе, но и другим.
Несмотря на шестидесятилетний возраст, Гусятников держался орлом, был в курсе мировых проблем, казавшихся из деревни Медное происходящими на другой планете.
Изредка Павел Григорьевич выбирался в Торжок в тридцати верстах к северо-западу и в Тверь, что в двадцати с гаком верстах к юго-востоку. Раз в год посещал Москву – «чтобы быть в форме». До Санкт-Петербурга ехать было лень.
В шести верстах от Медного жил помещик Силантьев, одногодок Гусятникова. С ним Павел Григорьевич время от времени рыбачил. Протекавшая неподалёку Тверца изобиловала рыбой.
Познакомившись с книгами, Павел Григорьевич решил в своём поместье развернуть сельское хозяйство на голландский манер, но интерес к обустройству земли быстро угас. Да и много ли придумаешь на ста пятидесяти десятинах? Вот если б шестьсот десятин! Или тысячу!!
В итоге севом и жатвой у Гусятникова стал заведовать хлипкий очкастый агроном Сергей Сергеевич тридцати двух лет от роду. Работал ни шатко ни валко, стал управлять не только полями, но и дворовым хозяйством. А Павел Григорьевич и не противился.
Гусятников затянулся табачным дымом, запахнул шёлковый полосатый халат и расчесал пятернёй большие