противиться прибытию в Грецию или в Архипелаг «
всякого подкрепления, состоящего
из турецких и египетских воинов и военных снарядов». Но каким образом «противиться» без принятия «участия в военных действиях»? Не говоря уж о турецких судах, что делать с нейтральными, подвозящими туркам, как делали то австрийцы, «воинов и военные снаряды»? Весьма справедливо говорил впоследствии командир французской эскадры контр-адмирал де Риньи, что ни протокол, ни основанные на нем инструкции не давали ему права «делать распоряжения о задержании нейтральных судов. Останавливать их словами – сколько угодно; но если военное судно, австрийское или иное, спросило бы:
по какому праву? – я не нашелся бы что отвечать», – писал он…
[17] Вопреки настояниям русского правительства, велемудрая дипломатия, избегая ясного, определительного указания, предпочла оставить открытым этот источник недоразумений, сомнений и колебаний в деле, в котором всякое недоразумение могло либо разразиться громовым ударом, либо привести к тому, что все торжественно предписываемые меры останутся мертвою буквой. События доказали,
что именно на этот последний результат и рассчитывала западная дипломатия, предоставляя командирам эскадр произвольное толкование данных инструкций, а себе – возможность, если понадобится, сложить ответственность «с больной головы на здоровую». Предписание же решительных, но легко обходимых мер со стороны западной дипломатии очевидно не имело иного основания, как удовлетворить настояниям России в надежде заслужить ее доверие, чтобы тем вернее «взять ее за руку» и повести согласно своим собственным видам.
А русское правительство смотрело на все совсем иначе: именно с точки зрения вполне честной. Это видно уж из того, что на случай отказа Порты, соединенным эскадрам (гласило уже приведенное высочайшее повеление) «предназначено наблюдать строгое крейсирование таким образом, чтобы силою воспрепятствовать всякому покушению выслать в море, как из турецких владений, так и из Египта, какое-либо вспомоществование, войсками, или судами, или припасами против греческих сил на море или мест ими занимаемых»… В отношении действительности предписываемых относительно Порты понудительных мер западные дипломаты выражали полное доверие. Даже предположение о недостаточности этих мер допускали они лишь с оговоркой, что осуществление его может случиться только «вопреки всякому ожиданию». Но император Николай, предусматривая уже тогда, что одному крейсерству не сломить упорство Порты, присовокуплял: «Я предложил даже державам (Франции и Англии) превратить предполагаемое крейсерство, буде оно окажется недостаточным для желаемой цели, в действительную блокаду Дарданелльского пролива, между тем как таковая же блокада может быть учреждена и со стороны Черного моря»…
И точно, командир нашего Черноморского флота, адмирал Грейг, с постоянно отличавшими его глубоким знанием дела, энергией и усердием, уже приготовлял вверенные ему морские
