Тэтрэваа, забыв о трубке, которую Цзара так ни разу и не поднёс к губам, смерил глазами собеседника, всё больше мрачневшего и углублявшегося в свои мысли, и медленно проговорил:
– Тебе лучше уйти из племени.
Цзара встрепенулся. Некоторое время он молча таращился на брата своей будущей жены, прежде чем сбивчиво ответить:
– Т-ты что… да плевать я хотел на этого Туэтцу. Раньше терпел и сейчас стерплю. Да вождь сам его скоро с поста снимет, продолжай он в том же духе. Всё племя уже извёл, кладовщик прокисший.
– Дело не в этом, – вздохнул Тэтрэваа. – Хотя и в этом несколько тоже. Но главное… – он снова нелегко вздохнул. – Я видел много туамов, Цзара, хоть мне и не так много лет. Но несколько раз я бывал в других племенах, ещё будучи гонцом. Я видел и скварнов и большеглазых. И даже однажды встречал молга. Большинство из того, о чём рассказывал Птах для меня не было чудесами. Моя судьба пересекалась со множеством других судеб возрекающих. Я знал невероятно красивых и сильных из них, трусливых лживых и жадных. А ещё дико злых и жестоких. Я видел и поступки, достойные как негодования, так и уважения. Сам я никогда не был ни особенным, ни великим и не делал почти ничего ни достойного уважения, ни негодования, – вся река моей жизни ограничивалась мелкими и низкими берегами. Сегодня в селении я не встал рядом с Птахом, а лишь наблюдал за всем из толпы. Как все остальные. Говоря, что ты поступил бы иначе – я говорил тебе самую, что ни на есть, правду. Повидав столько, я могу быть уверенным в этом. Так вот, Цзара, тебе и твоей судьбе не место в несвободном племени. Оставшись, ты будешь всю свою жизнь жалеть потом об этом дне, как я жалею… больше таких возможностей нет и не будет.
Тэтрэваа остановился, вытряхивая о камень потухшие угольки и золу из трубки. Цзара молчал. Когда-то давно, после того, как в племя приплёлся полуживой Птах и выздоровев, стал рассказывать о вольном и одиноком народе луноглазых, Цзара стал грезить историями, вытекавшими из его красивых уст. Но каждый новый сезон приходили воины Мергалона и забирали подать, а племя Дождей ни разу на его памяти не укочёвывало со своего становища, потому, что скварны привыкли приходить именно сюда. Когда Птах окреп, и они, сдружившись с Ишки и Кидцши стали вместе уходить на охоту всё дальше и дальше, им становилась приятной мысль о возможности уйти совсем. Но со временем Цзара всё больше привязывался к племени, готовился уже стать мужем и грёзы о небывалых сторонах окрамирья становились всё слабее,