Страсть и приличия. Благородные сердца: Книга один. Элис де Салье

предыдущие десять дней наедине со своим пациентом, она была поражена, насколько смущающим могло оказаться простое бритье. Скольжение лезвия по щекам и точеной линии челюсти не могло быть более интимным, нежели другая помощь, уже оказанная ею. Но по какой-то причине все чувствовалось именно так. Виконт изучал каждое ее движение, что было вовсе не удивительно, учитывая, что она держала острый клинок у его горла, и это усиливало ее смущение. Всякий раз, когда их тела соприкасались, чего она при всем желании не могла полностью исключить, странное ощущение возникало на ее коже. Чтобы успокоить нервы, она напевала песню и радовалась, что мужчина не жалуется. Однако к тому времени, когда работа была закончена, она почувствовала, что стала совсем другой.

      Полностью поглощенная работой, она не обращала внимания на то, что в итоге получается. Вытерев влажным полотенцем остатки мыльной пены с лица и шеи, Ханна сделала шаг назад, чтобы рассмотреть лицо виконта. Он внимательно наблюдал за ней, и когда она неожиданно выдохнула, поднял руку, чтобы прикрыть шрам, пересекающий правую сторону лица от брови до линии подбородка.

      – Нужно было оставить бороду.

      – О нет. – Она потянулась к его руке, но остановилась, когда он вздрогнул. Огорченная тем, что, возможно, обидела его, Ханна поспешила объяснить свою реакцию. – Меня не беспокоит ваш шрам, милорд. Его было видно даже под бородой.

      – Тогда к чему этот полный ужаса взгляд?

      – Это не ужас, а удивление. Не ожидала увидеть в вас мальчика, которого когда-то знала. Вы сильно изменились после похорон отца, но многое осталось.

      По правде говоря, она была шокирована тем, насколько он красив. Не классической красотой – его лицо были слишком грубым и обветренным, чтобы быть похожим на Браммеля или на кого-то подобного ему. Знания Ханны о чопорной английской моде были ограничены случайными сплетнями, подслушанными на званых вечерах, а она уже целую вечность не посещала их. Ее личное мнение заключалось в том, что его сильная челюсть и четко очерченный рот прекрасно гармонировали с темными глазами и аристократическим носом.

      – В тот день я тоже узнал вас, – хрипло признался он, выражение ее лица выявило смятение. – Когда вы играли на органе в часовне.

      – Но вы даже не знали моего имени.

      – Я был… не уверен.

      – Понятно, – пробормотала она, гадая, насколько хорошо он помнит об их детской дружбе.

      – Значит, это выглядит не слишком дико? – он жестом указал на свой шрам, неуверенность в его голосе вызывала сострадание.

      – Вовсе нет. Я думаю, он вам идет.

      Виконт фыркнул.

      – Лгунья.

      Глаза Ханны широко распахнулись в ответ на обвинение, хотя она была рада заметить намек на улыбку на его дрогнувших губах.

      – В самом деле, милорд. Вы обвиняете дочь викария во лжи?

      – Наглой лжи, – добавил он, улыбаясь чуть шире.

      – Хочу, чтобы вы знали: я никогда не вру, – посмотрела она на него