В это утро она продемонстрировала публике всё, на что способна. А способна она была на многое. Она умела петь и танцевать, читать стихи и стрелять глазами, быть таинственной, а когда надо простой, а при случае сложной.
Она могла быть наивной. В диапазоне от абсолютной наивности до капельки наивности в глазах, для придания им особого шарма и блеска. Она могла быть дерзкой. Она могла быть кроткой. Она могла быть чучелом. Она могла быть вельможной пани. Она могла быть большой снежной бабой. Она могла быть маленькой леди. Она могла быть Дедом Морозом. Она могла быть любимым оленем Деда Мороза. Таким здоровенным, с вот такими огромными, охренити… ти… ти… тельными рогами. Таким что, глядя на неё, люди думали – так вот ты какой северный олень…
Но, когда ей надоедало быть оленем, она легко превращалась в Снегурочку. И не в такую абы какую, а в ту самую, которой и дети, и взрослые, в ночь с 31декабря на 1 января, (в ту самую волшебную ночь года), искренне кричат:
– Снегурочка, приди!!
И после третьего зова она как бы нехотя приходила. Как бы нехотя, в смысле деланно не торопясь. Ну как будто ей не очень-то и хотелось быть главной героиней волшебной новогодней ночи…
Но вот эти дикие крики необузданного плебса…
Вынуждали её стать примадонной всего праздника.
Главного праздника года! Автоматически превращая её в главную героиню года. Уже в три года она понимала – быть главной для кого-то это не так уж и плохо. А быть главной для всех – так это и вовсе хорошо. И даже сам Дед Мороз не мог с ней конкурировать. Через пятнадцать минут после торжественного явления людям Дед Мороз медленно, но неотвратимо, становился жертвой Бахуса и под влиянием винных паров всё больше и больше превращался в полковника советской армии, а потом и вовсе снимал с себя роскошный костюм Деда и превращался в её отца – молодого красивого брутального мужчину. А она ещё долго (до часа ночи) была Снегурочкой, а потом засыпала где-нибудь в кресле и её бережно, как хрустальную вазу (не дай бог проснётся) переносили в детскую кроватку, в её отдельную детскую комнату. Дверь в комнату плотно закрывалась.
И, с этого момента, бесшабашное, а иногда и безбашенное, новогоднее веселье, вдруг резко из бесшабашного, превращалось в камерное, в чопорную встречу английских лордов, а то и вовсе переносилось на улицу. Все знали, полковник вспыльчив. И сон дочери для него не фигура речи.
Притворщица! – кричали звёзды ей с небес.
Притворщица, – шумел в ответ им зимний лес.
Притворщица, – гундел людьми забытый бес.
Притворщица! – с ним соглашался польский ксендз.
Да, что что, а притворялась она классно. И притворялась она часто. Притворялась, потому что хотела притворяться.
Когда она хотела – она могла. А хотела она всегда. Исключая время сна. (Ведь, по мнению одной маленькой девочки, когда