Я пил кофе, глядя в оконную темень, и слушал придурковатые хохмы ди-джеев, заверивших, что уставших от рекламы радиослушателей ждёт, наконец, аж четверть часа бесперебойных хитов, однозвучно крутившихся наподобие шарманки. Своими балагурными интонациями и каламбурно-цитатным языком радиоведущие давно перещеголяли репортёров в теленовостях. Позавтракав, я принялся за переделку двух лекций, – надо было кое-что в них сократить, снабдить их новыми цитатами и примерами, привести к месту свежий анекдот для разрядки аудитории и органичнее связать прежний материал с обострившимися проблемами современности. Когда я закончил работу, несколько оригинальных идей и вырезок осталось в папке не оприходованными – лекция не безразмерна. Этой работой я занимался почти каждый день, записывая на всяких клочках бумаги стоящие мысли. Моя папка представляла собой методическую кладезь и никогда, в отличие от меня, не худела.
Настало время обеда, в меню которого суп, борщ, щи и бульон не значились. «Повару и официанту снова можно закатить скандал», – отметил я. По телевизору вместо погоды на сегодня уже передавали метеосводку назавтра, а затем послышались песни. А в песнях, которые мне нравились, я, прежде всего, любил слова, а не всякие «муси-пуси» или немую подтанцовку и нелепое рукоплескание с микрофоном. И тем более, не клипы, декорации которых напоминают демонстрацию внутреннего мира душевнобольных. – Каков спрос – таково и предложение. Больше всего я любил группу Любэ и ещё, может быть, двух-трёх певцов. Мне казалось, что будь я лет на десять-пятнадцать постарше, мог бы сдружиться с Николаем Расторгуевым и в тайне мечтал познакомиться с этим парнем, хотя фанатом, вообще, не был и личных кумиров для себя не сотворял – ни политических, ни футбольных. Но слушая песни Любэ, я испытывал сильную и непонятную