– Да. Если хочешь, поехали со мной. Только потом. Попозже.
Постучал костяшками пальцев в окно водителя. Они как раз вышли на Ораниенбаумский спуск, впереди маячила башня Петергофского часового завода, а по правую руку расстилался со своими оврагами, прихотливым прудом с разбитым дворцом Кваренги на берегу и вечным огнем воинского мемориала у шоссе дикий Английский парк.
– Остановите, мне здесь.
Машина затормозила перед светофором у памятника защитникам ленинградского неба.
Ворон кивнул ей и поднялся с коляски.
– Все, Алевтина, пора заканчивать эту инвалидную комедию. Спасибо за участие. Во всех смыслах.
Гибко склонился, запечатлев на ее губах свой фирменный, ничего не означающий поцелуй. Открыл со скрипом тяжелую дверь и выскочил на обочину.
– Мы встретимся. Мы обязательно встретимся, – отсалютовав, сказал в закрывающуюся дверь буханки; или ей так показалось, потому что очень хотелось чего-то подобного. Скорая тут же тронулась с тяжелым урчанием, будто не заметив его отсутствия.
…Мы обязательно встретимся, слышишь меня, прости. Там, куда я ухожу – весна. Я знаю, ты сможешь меня найти, не оставайся одна[6].
Она проснулась на остановке в деревне Нежново от того, что в плеере закончился альбом, под который она заснула, или от утреннего холода, или от урчания мотора отходящего автобуса на Сосновый Бор. Лицо ее было в слезах или в рассветной росе, от которой люди, как известно, возвращаются к себе на несколько лет моложе. Она схватила сползший во сне под скамейку рюкзак и, не вынимая наушников, рванула за уходящим бусиком.
– Черная речка. Около Пушкина. Где дуэль, – глумится Ворон.
– Книжки любишь? – Петрович закуривает. – Я запомню. Сержанта тебе дадим, поселишь его в одной комнате, все остальное – твое.
– Что – остальное?
– Комнаты остальные. Там квартиры, знаешь, освобождаются – во! Хоть балы устраивай. Мне пофиг.
Оба молчат. Вьются в ледяном воздухе погибающие мушки, бабочки с бархатными крыльями падают чуть не за шиворот. Необычная осень. Не то что бы тепло, просто солнечная активность.
Облетевшие яблони, редкие клены – с бурыми пластами листьев. За ними – дворец Константина. Петрович умчался, Данька шел по шоссе, постепенно проветриваясь. Перескочил через дорожное ограждение, рискуя угодить в овраг; продрался сквозь яблони. Дикий, запущенный сад; под ногами хлюпают раскисшие паданцы. Скоро здесь будет Морская резиденция, а пока орут вороны. Чуть выше – чайки.
Такой же солнечной осенью два года назад они проходят через арку и попадают на террасу с балюстрадой. Если бы не облетевшие деревья, это место напоминало бы Италию: руины с античным настроением, море на горизонте. Облокотившись о парапет, Даниил Андреевич широким взмахом руки представляет им владения великого князя. Теплотой и восхищенностью жеста сам похожий на молодого хозяина этих мест. Алька ловит солнечную улыбку Каркуши и умиляется; ветер взбивает ее легкие рыжеватые волосы, гонит по телу дерзкую дрожь. Она склоняется, чтобы рассмотреть мозаику