Лейтенант Ворон вздрогнул и посмотрел с пугливым интересом. Дружинники по-свойски располагались в редакции газеты «Местное время». Вместе с листьями по комнате летали факсы и распечатки, бодро сгребаемые в кучи; кучи – в корзины; корзины – вон.
– Ну, что еще? – человек обернулся, посмотрел внимательными маленькими глазами. – Какие лошади, к бесу? Я сказал – на колбасу! Всех! Всех на колбасу! На сардельки!
– На сосиски, – из-за плеча лейтенанта.
И робкий гогот. Солдатня.
– Ма-алчать! – красные глазки метнулись вверх, потом на Ворона.
– Кто? А-а-а, из этих! – он указал пальцем в пол: – Местный, да? Сочувствуешь?
Ворон ошалело сморгнул:
– Колбасе?
– Ма-алчать! Шуточки, да? Шутим? Как звать?
– Ворон.
– Ворон? Это что? Птица?! На колбасу!
– На окорочка, – поправили от дверей.
– Ма-алчать! Боровушек, да? Мы тоже шутить умеем! Ворон, говоришь?
Квадратный человек сжал челюсти и тихо качнулся вперед на плотных кривых ногах. Скрипнули половицы.
Сквозняк слизнул со стола забытый фантик. Данька услышал, как дышат ему в спину; соображал, как ответить: явился по предписанию к месту службы. Как-то так. «Честно мени скажи, як тоби звати». Обмахнул кончиком языка губы. Хлопнул глазами. Поправил очки. Кивнул.
– Ворон, ну да. А что ж ты вье-ошься!.. (в голос).
Капитан боязливо отодвинулся.
– Заткнуть? – чуть придя в себя, спрашивал конвойный, тщетно пытаясь перекричать звонкий голос лейтенанта. Капитан, не отвечая, дослушал до конца.
– Я зарисовала общий вид, а вынимать боюсь… вдруг она рассыплется.
– Отлично, – похвалил Андреич, разглядывая рисунок. – Я к тебе сейчас Генриха пришлю, ежели он не накидался еще. Он не только рекон, но еще и реставратор замечательный, обучен вежливому обращению с подобными вещами. Зарисуешь тогда еще и дощечку… И сделай мне, пожалуйста, копию, – попросил он Альку.
Генриха он встретил сразу за деревней – слегка подвыпивший и грустный, тот брел ночевать в избу. Предложение поработать над находкой мигом его взбодрило, – сейчас, схожу за стафом и к Алевтине, – закивал он. Но тут же какая-то очередная меланхолическая мысль овеяла его лицо. Генрих поймал товарища за пуговицу на кармане гимнастерки и, покручивая ее, спросил:
– Как ты думаешь, она настоящая?
– Кто? – не понял Андреич.
– Цера! Ну не Смирнова же.
– А с чего ей не быть настоящей? – рассердился Андреич.
– Да просто как-то не верится…
– А что ты вдруг про Смирнову?
– Да девки там все трещат про нее и про тебя… У нас же тут две примадонны – ты и Серега, но он кремень, жена в городе…
– А я – нет, – закатил глаза Терешонок. – Что ты сам как баба, ей-богу. На