Алька, не покупаясь на прямую лесть, взвесила на ладони убранную в пластик редкость.
– И кто же здесь нас похитит? Серый волк – зубами щелк? До деревни два шага, – кивнула в сторону шоссе, куда вливалась грунтовка. Оно уходило вверх на горку, где уже виднелись первые дома, заборы и сараи с каменными основаниями, и туда же уходила Алька; Вадиму показалась, что уходит она, как иногда показывают в кино, перемещаясь рывками: вот только что была рядом, вот мелькнула на плавном повороте, а вот уже виднеется у околицы. Он еле слышно перевел дух и, перемахнув шоссейку, направился к раскопу.
Заканчивался очередной рабочий день. Виноходова дня три как уехала в город, Андреич становился за старшего. Раскоп за околицей уже оброс стихийными приметами быта – в пасхальную неделю потеплело и кое-кто перебрался с деревенской базы на волю, в старинные брезентовые палатки; теперь вокруг костров сидели космато-бородатые люди, бренча на гитарах и распивая водку и купленное у местных домашнее ягодное винцо. Сегодня в слое поздней Водской пятины обнаружили новгородскую церу – табличку для письма в кожаном чехле. Поначалу Шура (журналист меняет профессию) приняла ее за старый чехол от мобильника и собиралась выкинуть в отвал. Андреича до сих пор аж в пот кидало от возможной дикости поворота. Церу он отобрал и отдал Альке, чтобы та зарисовала. А сейчас пытался урезонить коллег, что принялись отмечать невиданную находку.
Мельком отследив в зеркале скомканную мечущуюся фигурку, Данька тяжело присел к столу. Вот привалило. Он провел рукой от затылка к темени; свежестриженные волосы кололись. Посреди экрана болтались песочные часики: последняя операция никак не хотела выполняться. Часики перевернулись в последний раз; окно померцало и забелело, будто рашпилем прошлись сверху вниз, срезая картинки, надписи и кутерьму баннеров: невозможно отобразить страницу. Интересное словечко – отобразить; яркое и фантомное одновременно; сейчас так не говорят. Оставив лэптоп в покое, он встал и подошел к зеркалу. Зеркало тоже – отображало. Развинченный зеленый человечек смотрел на него из трехполосного окна трюмо; понизу отражались одеколоны, средства для укладок и прочие атрибуты метросексуального житья. Вот блядь, – зазвенел Данька, выдвинул ящик и резким движением смахнул туда всю эту легкомысленную поебень. Семь утра; над шпилем завода вспыхнуло оранжевое солнце.
Особняк на речной оконечности; совсем рядом – лакированный центр, но всего ничего – и начинаются заброшенные заводы, старые адмиралтейские верфи. В разное время здесь находились клуб филателистов, сельскохозяйственная библиотека, редакция городской газеты или военная прокуратура. Отлично строили древние – снаружи красиво, изнутри просторно. Внизу – вахта, сержант в камуфляже с нашивкой внутренних войск. От недосыпа и нервов вело; Данька с трудом отыскал указанный в предписании кабинет.
Кабинет был маленьким и тесным от тяжелой темной мебели. Пахло давнишним кофе и сигаретами, на полу распластались осенние листья. Квадратный человек, упираясь ногами в пол,