– Тебе кажется теорией, надуманностью? Ты представь мир без себя. Совершенно без себя. Не сможешь, ведь, правда? А я могу. Без всяких шуток.
– Не пробовала.
– Специально – не получится. Фантазия вроде: вот я умер, а земля по-прежнему крутится. Не останавливается. Самовлюбленность какая-то.
– А ведь так и будет… когда-нибудь.
– «Когда-нибудь» – это да. Но не сейчас. Правда? Разница есть.
Он замолчал. Темные тучи вязко клубились над городом, и люди за оградой института быстро шли по широкому проспекту, подняв воротники. Макдоналдс вдалеке, ярко-желтая дверь. Никогда еще так долго и много Денис не говорил. Встречаясь на перемене в коридоре, они обычно молчали или вспоминали что-то незначительное, случайное; но случайное казалось не лишенным смысла, а молчание не тяготило, наполняя сердце тишиной.
Сейчас Маша ощущала легкую обиду. «И вот поэтому ты ушел, сбежал, бросил меня одну, оставил Санчо, верно?» – так хотелось спросить, но вместо этого она сказала:
– Может, пойдем? Холодно что-то.
Или высказать все же? Но она боялась, что слова прозвучат не вопросом, а упреком.
Денис склонил голову.
– Ты права, пора. Мне еще на работу.
– А где ты работаешь?
– В театре.
– Ой, как здорово!
– Не сказал бы.
– А что там ты делаешь?
– Да играю в некоторых спектаклях. Пойдем, Маш. Ты ведь замерзла.
Они встали и направились к выходу. Маша задумалась, вспоминая своих родственников. «В Советском Союзе были как плюсы, так и минусы, – рассуждала бабушка, – во-первых, цены. Дешевая колбаса. Вкусное сливочное мороженное. Сейчас таких уже нет. Натуральное мороженое! Но из минусов, – громадные очереди в магазинах». Еще говорили так: «Конечно, в войну голодали. Куда без этого. Но был энтузиазм. Была настоящая молодежь, была нравственность».
– Денис, а как ты думаешь, – спросила Маша, – теперь ведь стало лучше жить?
– Лучше, конечно. Только вот, кому жить-то? Некому, кажется.
– Тогда была нравственность…
– Во имя чего?
– Ну… человечества.
– Свобода, равенство, братство, – Денис рассмеялся, – что ж, звучит эффектно.
Мимо проехал пустой троллейбус. Тревожный гул проводов. Воробьи, вспорхнув, кружили над кустами. Троллейбус и городские прыткие птицы, и плитки асфальта, сквозь которые пробивалась бледная трава – все, переливаясь, дышало своей трогательной и незаметной жизнью; а впереди, между домами, уже зажглись первые фонари.
Они остановились перед аркой. Денис решил пойти на остановку. Театр на окраине Москвы, до него около часа на автобусе.
– До встречи, Маш.
– Пока, – она помахала рукой и, протиснув пальцы в карман куртки, зашагала в сторону музея.
Скоро выпадет снег, улицы заледенеют, и Маша уйдет тогда из музея, займется чем-то другим: долго работать на одном месте слишком утомительно. «Во всем должно