– Денис, – спросила Маша, – тебя не было в институте, что-то случилось?
– Да нет, ничего, просто дела, разные дела, я же работаю, – и тут он встал.
Фары машин скользили прочь, пронзая темноту. Мгновенными точками появлялись со стороны забора и так же быстро исчезали, будто растворялись в ночном туманном воздухе.
– Ты куда?
– Пора мне, на работу. Пойдешь до метро?
– Ну давай…
Маша подтянула ремешок на сапоге. Теперь они шли быстро, Денис, сдвинув рукав, глянул на часы:
– Время-то!
– На работу в театр?
– Скорей надо. Будет плохо.
– Денис, – Маша еле успевала, она бежала мелкими шажками, заглядывая сбоку, – кого ты там играешь?
– Кого? Да, знаешь, по-разному. Спектакли – уклон в сатиру. Я же пою. Сначала учился в консерватории, но потом ушел. Играю женщин, пожилых. Ну, вернее Бабу Ягу. А в другом спектакле играю любовницу короля.
– Что-что?
– Это так забавно. Тебе бы понравилось.
– Женские роли?..
– А ты думала что – Гамлета? – он рассмеялся, – ну вот.
Они входили в метро. Толпа тут же подхватила, удушливо сжимая, и понесла в общем, едином направлении; с эскалатора пахнуло жаром и поплыли сверкающие белые светильники, похожие на соляные столбы. В переходе, глубоко внизу, играли на скрипке, звуки высоко взлетали, зависая на мгновение, прокалывали собой пространство, и тут же мучительно долго тлели, вибрируя в общем шуме. Это была не игра, а какое-то издевательство. Непрекращающийся кровавый крик.
– Скрипка расстроенная, – сказал Денис.
Вырвавшись из толпы, они спускались по левой стороне эскалатора.
– Позвольте пройти, – то и дело просил Денис; как уж они торопились, бежали, схватившись за ленту перил, липкую от чужих пальцев.
Маше нужно было переходить на другую станцию, и они попрощались у лестницы, под декоративным лепным балконом. Люди на барельефе, статные, в военных шинелях целились из пушки в невидимых врагов. «Ура, революция» – гранитная подпись внизу.
– Мне бы хотелось… Можно посмотреть твой спектакль? – спросила Маша. – Как-нибудь…
– Не стоит, – резко ответил Денис, – до встречи, я же опаздываю.
На середине лестницы, приостановившись, Маша не выдержала и оглянулась.
Он стоял все на том же месте и смотрел в ее сторону, провожал взглядом. Стройный, светловолосый, он словно источал сияние среди сутолоки, грохота поездов, среди грязи, мрачных скульптур с автоматами наперевес; а скрипка пронзительно, в бешеном темпе, продолжала играть, и звуки, захлебываясь, походили на визг.
17.
Музыка метро, будто отравленная стрела, рассекла размеренность жизни, и дни с тех пор катились снежным комом с высокой