– А что мы можем сделать? Мы ничего не можем. И все мы когда-нибудь умрём.
– Но… До смерти ведь должна ещё быть жизнь!
– Да какая это жизнь? Ты всё поймешь, когда вырастешь. Просто учись, чтобы найти работу и не накапливать долги. А всё остальное от тебя не зависит, – она грустно улыбнулась и пошла на кухню готовить суп из четвертинки кочана капусты.
И все вокруг говорили то же самое – это не от нас зависит, мы ничего не можем сделать. Всё, что мы можем сделать, – это постараться за свою короткую и несчастливую жизнь не накопить слишком много долгов, которые перейдут следующему поколению. О том, чтобы расплатиться с долгами полностью, не могло быть и речи – такое системой просто не было предусмотрено.
Эрика не чувствовала в себе этой всеобщей покорности и пассивности. Ей хотелось действовать, предпринять хоть что-то, чтобы изменить ситуацию к лучшему. Но она не знала – как. И в то же время, нахлынувшие на неё чувства были очень странными – она никогда не видела, чтобы другие люди выражали что-то подобное. Это было так не похоже на привычные всеобщие уныние и апатию. Где-то внутри словно зажёгся огонёк, сделавший её невосприимчивой ко всеобщему унынию.
Но это озарение быстро прошло, трагедия забылась, потянулись обычные серые будни, и Эрика вновь подстроилась под всеобщее унылое настроение.
Теперь же, спустя месяц, проведённый в доме Альберта, Эрика вдруг поняла: всё это время она не столько испытывала все эти тяжелые чувства, а лишь пародировала их, повторяла за взрослыми, как ребёнок, который учится ходить, самостоятельно держать ложку в руке или разговаривать. Но эти чувства были не её, не настоящими. Только оказавшись рядом с человеком, ценящим жизнь и имеющим в ней какие-то цели, она вдруг смогла понять себя.
Когда Эрика вошла в дом, Альберт с сумрачным видом сидел за обеденным столом. Перед ним лежал белый лист бумаги, исписанный ровным печатным почерком.
– Работаешь? – спросила Эрика, стягивая с себя куртку. Сегодня в доме было довольно тепло – видимо, Альберту наконец удалось нормально растопить печку.
– Можно и так сказать, – протянул Альберт. – Сядь. Мне нужно, чтобы ты ответила на несколько вопросов.
– Вот как? Помнится, ты не хотел со мной общаться. Что случилось? Головой ударился? – Эрика не смогла упустить возможность поиздеваться над этим надутым индюком, который строит из себя царя и властелина Вселенной. Но всё же села за стол напротив.
– Я всё ещё не хочу. Но обстоятельства обязывают. А тебе никто не говорил, что ты себя странно ведёшь?
– В каком смысле – странно?
– Скажем так: в тебе слишком много жизни для человека, который совсем недавно был готов от нее отказаться. Слишком много энергии для человека, который вырос в этой стране. Ты грубишь, дерзишь, нарываешься на конфликт – разве тебе не всё равно,