Однако глубину смысла понятия «пустота» Толстой постигал постепенно. Так, в сборнике «На каждый день» он записывает еще одно рассуждение о пустоте, где его понимание этой категории уже близко к пониманию Лао-цзы: «Как глубоки слова Лао-цзы о том, что совершенство, польза и значение и употребление только в пустоте: ступица, сосуд, двери. Для человека высшая и сила, и польза, и благо – в признании основой жизни того, что не имеет никакого вида, того, что представляется ничем, пустотою» (43, 223). И вот еще одно высказывание писателя на ту же тему – самое глубокое, его он высказал в разговоре с гостями Ясной Поляны 17 ноября 1906 года, и оно было записано Маковицким: «На днях в „Мыслях мудрых людей“ было изречение Лао-тзе, которое я только теперь понял», – сказал Толстой и пересказал его, спросив собеседников, что это значит. «Раньше я его не понимал. Значит, что человек тогда силен, когда отрекается от себя, от своих страстей… Тогда в нем образуется пустота, в которую входит божество» (ЯПЗ, II, 307).
Еще более заворожил Толстого образ воды – у Лао-цзы вода предстает образцом Высшей Добродетели (совершенного Дэ), символизируя смирение совершенномудрого мужа, который ни в коей мере не стремится возвыситься над людьми, а, напротив, считает необходимым быть ниже всех, так как страсть к возвышению (к власти, славе, богатству) разрушает гармонию личности, смирение же, скромность – ее гармонизирует. Вода обладает у Лао-цзы силой слабости (стекая всегда вниз, она, однако, может разрушать плотины), тем самым она воплощает в себе недеяние. Все эти качества воды и произвели на Толстого сильное впечатление. Однако вода в «Дао-дэ-цзине» имеет также и метафизический смысл, не замеченный Толстым. Она, стекая вниз, находится всегда ниже всех, как самка, рождающая жизнь. В 61-м чжане трактата низовье реки отождествляется Лао-цзы с «узлом Поднебесной», «самкой Поднебесной». Потому в традиционных картинах художников, изображающих символический китайский пейзаж, обязательно присутствует вода (ручьи, реки, водопады) – это говорит нам о метафизическом значении воды в древнекитайской философии.
Заинтересовавшись этой философией, Толстой как писатель, естественно, проявил прежде всего интерес к нравственно-этическому учению древнекитайского мудреца, близкому ему по духу. Однако сказать, что мысли Лао-цзы о возникновении (не сотворении!) мира, о проникновении в сокровенные тайны бытия Толстого «не интересуют» (как считали некоторые исследователи, занимавшиеся изучением темы «Толстой и Лао-цзы» – Ян Хиншун, И. С. Лисевич, А. И. Шифман), было бы абсолютно неправильно. На самом деле суть в том, что Толстой понял главное у Лао-цзы – взаимосвязь мироустройства с человеческим поведением, с моралью. Он это чувствовал задолго до знакомства с «Дао-дэ-цзином». Так, эпиграф к «Анне Карениной» говорит о неизбежном наказании тех, кто не подчиняется нравственным законам. Но кто наказывает?