За окном была ночь. Желтый свет фонарей, расплывающийся длинными мерцающими лучами, отражался тусклыми размытыми пятнами на мокром асфальте. Сквозь грязное стекло, оправленное в деревянную облупившуюся голубой краской раму, свет искажался, застревая в серых размазанных каплях, блек и не смело проникал в дрожащий зрачок. Небо было покрыто сизыми разорванными тучами, недавно освободившимися от тяжелого бремени дождя. Несмотря на эти мрачные лохмотья, небу дышалось легко. Его свежее холодное дыхание проникало под кожу, остужало сердце и затягивало разум в необозримые высо́ты черной бесконечности.
Я уже не слышала, что говорит собеседник. Его слова, словно звуки фальшивой музыки, доносились издалека и, не касаясь замечтавшегося сердца, обрывками тихой мелодии замирали в ночной тишине, несозвучные и безответные.
– Ты согласна? – неожиданно резкая интонация вернула на грязную кухню, где на стене, выложенной голубой плиткой и поросшей зеленым грибком, висели в ряд три пожелтевших отбитых эмалированных раковины, где с потолка свисала пыльная паутина, под которой одиноко стояли две покрытые сальным нагаром плиты и расшатанный стол, застеленный выцветшим куском цветной клеенки.
– Да… конечно…
– Ты сегодня какая-то странная, влюбилась в кого-то? – он пристально смотрел в глаза, рисуя алой краской пульсирующие пятна на щеках.
– Нет, – опустила ресницы, не в силах выдержать долгий, пронзительный взгляд, – просто задумалась.
– О чем? – спросил так, словно сомневался, что девушки вообще могут о чем-то думать, кроме маникюра и нарядов.
Наверное, если честно признаться, какой запутанный клубок мыслей, сплетенный из бесконечных вопросов о смысле жизни и предначертанности бытия, рассуждений о духовности и лицемерии мира, неисчерпаемых размышлений о любви, образов, идей, домыслов, ежеминутно крутится в моей голове, он, наверное, покрутил бы пальцем у виска и больше никогда со мной не общался. Поэтому, в очередной раз, прикинувшись дурочкой, растеряно произнесла:
– Да, так, ни о чем. Расскажи лучше о своей девушке.
Нет, я совершенно не хотела говорить о ней и тем более не хотела знать, любит он ее или нет, но когда загоняют в угол неуместными вопросами, когда стараешься спрятать настоящие чувства и унять дрожь в коленках, когда пытаешься подавить волнение и взвешиваешь каждое слово, чтобы не выглядеть глупо или смешно, то сначала испуганно молчишь, изредка изъясняясь односложными фразами, а потом начинаешь нести несусветную чушь, и выглядишь так, как боишься больше всего.
Он посмотрел удивленно, и в глубине карих глаз блеснул