Сталин. Рефлексия (10 ночей 1941 года). Вадим Олегович Потапов

трусы. Как Пушкин говорил – поэзия должна быть глуповата? Вот и отдают они свой долг поэзии: глуповаты-с. Что поэты, что писатели… . Есть, конечно, исключения, Замятин тот же. Еще в двадцатом все о нас (нет, о них…) понял, в своих "Мы" это изложил.... К тому бы все и пришло, если бы ты, тогда совсем незаметный, не начал борьбу с ленинскими любимчиками и их общими идеями. Да и в начале тридцатых Замятин все правильно понимал: когда ты разрешил ему выезд из СССР (именно выезд, с сохранением гражданства, с нашим паспортом и т.п.) он тут же по приезде в Париж сказал своему парижскому дружку⁷⁵, сторонничку перманентной революции, про "смягчение режима диктатуры". Тот не понял ничего – как же, ведь там РАПП такой хороший разогнали, и вообще… А Замятин и за границей себя прилично вел, его за это и в Союз писателей приняли, и как со своим в нашем посольстве общались.

      Миша, наверное, тоже все понимал, и за границей тоже б вел себя прилично – если бы ты его отпустил. Но он же не просил о выезде, как Замятин, он поставил вопрос: либо – либо. Либо его высылают, либо дают работу. Выбор за тобой, ты и выбрал. Сам ему позвонил⁷⁶ (сильный же), предложил обратиться во МХАТ: мол , вам не откажут. Посмели бы отказать. Но той ли работы Миша хотел – он же о писательстве думал. Однако просил о работе во МХАТе, ее и получил: значит – сам виноват. Ведь спрашивал я его: "может быть, правда, вы проситесь за границу? Что, мы Вам очень надоели?". Была бы честь предложена: "не может русский писатель жить вне Родины" – значит так тому и быть.

      Интересно, а он знал что его прослушивают, когда рассказывал о своих выдуманных встречах со мной? Когда вождя якобы цитировал – мол, все меня гениальный да великий, а мне водки выпить не с кем…. Может, он тебе так дружбу предлагал? А ты не принял его предложение, вот и бубнишь сейчас сам с собой… И, в самом деле, не с кем посидеть по человечески …

      Но не о чем жалеть – ни о несостоявшейся дружбе, ни о несостоявшейся встрече (а ведь сам Булгакову о готовности встретиться сказал), ни о том, что не помог Мише с публикацией его последнего романа. Не мог ты ему в этом помочь, потому все остальное было тоже бессмысленно.

      Нет, издать его "Сатану" году в тридцать девятом было, в принципе, можно: во главе партии никого из твоих открытых врагов не осталось, прототипы московской части булгаковской книжки давно в сырой земле – никто бы и не вякнул. И среди писателей, приличных писателей (да и среди приличных читателей), твоих сторонников бы поприбавилось. Но это делать было бы глупо: одной рукой ты прекращаешь прежние гонения на церковь, запрещаешь аресты священников, приказываешь Берии освободить тех из них, что сидят лишь за то, что священники, даже указание самого учителя "О борьбе с попами и религиями" отменяешь⁷⁷, а другой рукой разрешаешь издание этой сатанинской книги. Чтобы церковь, которую ты хочешь взять в свои союзники (а, может, и в соратники?), думала, что затевается какое-то очередное обновленчество? На базе Мишиной ереси? Зачем тогда было храм Христа-Спасителя взрывать⁷⁸?

      Так