– Я – не я, ибо, мил херц, а:
– Ваша жена узе.
Вот, что значит, ждать любви и счастья, исходя из СВОЕГО ОБРАЗА – забудь и больше не встречайся, начиная, так сказать, в принципе, уже:
– С горы Синай.
Лев Толстой удивляется и удивляется, откуда Шекспир чего набрался, а сам – замечает ли, что – проповедует только Ветхий Завет. Религию, но не:
– Веру.
Тут, конечно, хоть кол на голове теши, но если человек не знает, что актеры имеют право голоса в пьесе – бесполезно, ибо по Ветхому Завету именно:
– Они не люди, – а только рабы, своих слов, а уж тем более мыслей иметь не могут, тогда как:
– Очевидно! что:
– Всё наоборот: актеры – это единственно, кто жив, а их герои уже давно далече, и только от них, от актеров, зависит вероятность оживления этого давно умершего прошлого.
Толстой же требует отдать пальму первенства покойникам. А, спрашивается, какой там остался образ, если Ахиллес благородный ответил Одиссею многоумному в аду уже:
– Лучше быть последним пахарем на Сцене, чем косвенным предложением в пьесе даже Шекспира.
Как и сказал Борис Пастернак:
– И прелести ее секрет разгадке жизни равносилен, – вот именно прелести театра ее превосходительства императрицы:
– СЦЕНЫ.
Далее Толстой говорит, что Шут и Король занимаются на сцене несмешными шутками, несмотря на то, что Шут только что буквально предупредил именно его, Толстого:
– Если я, говорю это, говорю своё, то пусть высекут того, кто так думает. – Ибо:
– Шут только предложил Зрителям вспомнить, что уже было в пьесе. – А именно, Король Лир разделил мир на два – отдал одну половину королевства одной дочери, вторую другой, для того, чтобы не было промашки, почему шут и упоминает яйца, которые, Король Лир – как человек умный решил положить не в одну, а в две корзины, оказавшиеся, как показывает Шут двумя половинками яйца – только одним и тем же яйцом, которое только и можно употребить для того, чтобы разбить его о голову короля, чтобы было хорошо видно не его, Лира, несут на носилках с почестями, а он сам тащит через грязь своего осла в роли себя самого.
И шут рассказал это весело именно потому, что для всего своего вразумляющего короля рассказа употребил только одно и тоже везде слово:
– Crown – голова, корона. – Можно сказать, что король вырастил из себя такого осла, что теперь сможет понять истину, так как желающие обмануть его, увидел это, что зародыш – желток – уже ими съеден – власть захвачена:
– Расслабятся, – и вот только тогда! уже удастся разобраться, кто с нами, кто нас любит, а кто так только погулять вышел, чтобы заняться шулерством.
Простых шуток – для красного словца – у Шекспира, как и Пушкина, как лишних намеков в Евангелии – не быват-т.
Далее Толстой говорит, что идут несмешные шутки шута и самого Лира, как-то:
– Я не Лир, где мои, даже:
– Его,