Но в том-то и дело, что первосвященники обязательно и хотели именно это сделать!
И вот тот, кто бегал перед стражниками синедриона в одном одеяле – это отвлечение внимания от Иисуса Христа, как будто:
– Это я еврей! – но, чтобы ответили естественно по Высоцкому:
– Выйди вон из дверей-й, – не лезет ни в какие логические ворота.
В Евангелии, как в математике нет лишних знаков равенства, а также и остальных плюсов, минусов, умножения, а вот деление именно и произошло:
– На Пути в Эммаус идут Двое, – правда после Воскресения.
Следовательно, любой из Апостолов мог быть распят в роли Иисуса Христа – от этого уже ничего не менялось:
– Иисус Христос уже всегда идет рядом с ним, – хотя, как написано:
– Они всегда Его видят, – ибо идет Он не вторым, а, как и написал Пушкин в Моцарте и Сальери:
– Мне кажется, он с нами сам-третей
Сидит.
Нет уже, следовательно, ни Эдмунда плохого, ни Эдгара, а только один из них в роли другого, и какой стороной намедни обернется к папе Глостеру:
– Точно ему неизвестно.
Вот, все атрибуты Евангелия применяются Шекспиром. Кент в четвертой сцене является перед Королем Лиром переодетым так, что остается неузнанным.
– Кто ты? – спрашивает его Лир.
– Я честный малый и такой же бедный, как король, – отвечает Кент, как заметил Толстой:
– В шутовском, совсем не свойственном его положению тоне. – Опять вопрос, но ответ на него тоже уже известен, ибо правда не только то, что только и есть правда для Толстого, что Кент придворный, но, как и предвидел Иисус Христос:
– Будете видеть и не увидите! – Ибо, кому не очевидно, что Кент – это и:
– Актер также, – как минимум! – И хорошо, если не бродячий.
Но Толстой от этого далек, как от Луны и даже дальше.
Следовательно, слова Вильяма Шекспира:
– Весь мир театр, и люди в нем актеры, – воспринимал, как только пьяную шутку.
Как говорится, яблоки летят на голову Льва, как град среди ясного неба, но он от них только отмахивается – а надо было только сказать:
– Кто докажет, что не я открыл Закон Всемирного Тяготения – пусть не только он мне – я сам скажу ему прямо в лицо:
– Вы ошиблись, мистер!
Чистая комедия на фоне трагедии. Ибо думал ли даже Иисус Христос, что будет до такой степени невидимо то, что очевидно – неизвестно.
Театр понимается Толстым, как только именно Игра – Загадка:
– Гадать тут нечего, – все и так понятно, что это только развлечение.
Игра – Истины:
– Никакой!
Тогда, как ТЕАТР – это Телескоп, ТЕАТР – это микроскоп Кода Войнича 15-го века.
По Толстому же, театр только пересказывает были в игровом примитивном виде, – но! разумеет он:
– Надо же знать меру! – чтобы быть хгениальным, меру вранья, имеется в виду, чтобы, да, вымысел был, но:
– Не целиком же